Интердевочка

– Здоровье дороже, – говорю я. – Эдинька! Приезжай сегодня пораньше… Нам знаешь как с Фросей тоскливо?

– Хорошо, хорошо. Ты помнишь, что в воскресенье у нас прием?

– Я только сейчас из стурмаркнада. Все закуплено.

– Молодец! Привет Рее. Целую.

Я кладу трубку и поднимаю стакан с соком.

– Чин-чин, – говорит Рея, и мы отхлебываем по глотку. – Мне нравится, как вы с Эдвардом разговариваете по-русски.

– Если бы ты знала, о какой ерунде мы болтаем, – смеюсь я.

– Наплевать. Мне нравится звук вашего языка.

В бар входит Мартин и протягивает мне ключи от машины:

– Все в порядке, фру Ларссон. Я записал на ваш счет.

– Спасибо, Мартин, – я посмотрела на свой автомобильчик за окном и увидела, как большая грузовая машина с огромным фургоном подъезжает к отдельно стоявшей колонке с дизельным топливом.

По всему фургону шли голубые буквы «Совтрансавто»…

Я залпом допила сок. Выдала мартину его чаевые, расплатилась с реей, взяла Фросю и вышла из бара. Хотела влезть в свою «вольвочку», но увидела, как водитель русского грузовика тычет пальцем в карту и что-то пытается узнать у коллеги Мартина – заправщика с дизельной колонки. Тот растерянно пожимал плечами.

Не помочь парню было бы свинством. Я подошла к ним и (стерва этакая!..) не удержалась от маленького спектакля.

– Что хочет этот парень, Эйнар? – спросила я по-шведски.

– Здравствуйте, фру Ларссон. Он пытается говорить по-немецки, но понять его смогут только в южной Африке.

Русскому шоферюге было года тридцать три, и он был хорош собой, этот сукин сын, словно с первомайского плаката!.. Он и ко мне обратился на чудовищном немецком языке. И протянул карту дорог.

– Ладно тебе, – сказала я ему по-русски. – Не надрывайся. Какие проблемы?

Он слегка оторопел и с тревогой произнес:

– Как вы хорошо говорите по-русски…

– Я вообще девушка способная. Ты откуда?

– Из Ленинграда. А вы – местная?

– Что-то в этом роде. А в Ленинграде где живешь?

– Вы, наверное, не знаете. На проспекте Науки.

Я насторожилась.

– Дом?

– Ну, какая разница? – улыбнулся он. – Ну, тридцать два…

Я отступила от него подальше, посмотрела на передний номер, увидела – АВЕ 51-15 и все поняла:

– Значит, это я из-за тебя, мать твою за ногу, никогда к своему дому толком подъехать не могла?! Раскорячится со своей бандурой, как будто он один в городе!..

С Фросей на руках я металась по второму этажу нашего салемского стурмаркнада, где торговали шмотками, а он, обвешанный свертками, еле за мной поспевал.

– У твоей жены сколько в бедрах? По окружности.

– Ну откуда я знаю?! – огрызался он. – Кончай, Татьяна! Ты же меня в идиотское положение ставишь!..

– Во, дурак! Нет, честно, Витька, ты дурак и уши у тебя холодные. На кой черт тебе тратить свою вшивую валюту, если мне это ни хрена не стоит? Давай, возьмем ей эти порточки. Ты ей таких портков в Ленинграде ни у одного фарцовщика не купишь! И дочке твоей такие же… Вот попс будет! Все упадут – это сейчас жутко модно!

Потом мы сидели на террасе придорожного кафе, где в этот час не было ни одного человека, а наши машины – моя маленькая «вольвочка» и его громадный «вольвище» – стояли совсем рядом и разглядывали нас своими фарами. Под столом дрыхла разомлевшая Фрося.

– От нас возим фанеру, вино грузинское, полиэтилен, торф, – говорил он. – От них – металлический порошок из хесенеса, задние стекла с отопителями для «жигулей» из эслова… Из клиппана – инерционные ремни безопасности, из Гетеборга – запчасти вон для таких «вольво»…

Он показал на свою машину.

– Съешь еще что-нибудь, Витя, – тихо сказала я.

– Ты меня совсем обкормила!

– А может, выпьешь капельку?

– Да ты что, Татьяна! Я же за рулем.

– А я еще чуть-чуть шлепну, – и подлила себе джина в стакан.

– Ой, Танька, напрасно, – покачал головой Витя. – Здесь полиция такая жестокая на это дело!

– Бог не выдаст, свинья не съест, – я подняла стакан. – За тебя. За Ленинград… За твоих… За мою маму.

Я выпила, и мне захотелось плакать. Но я и виду не подала.

– Когда еще приедешь в Швецию?

Он достал из кармана фирменный календарик «Совтрансавто», посчитал, шевеля губами, и сказал:

– Если все будет нормально, то числа двадцать первого или двадцать второго я уже буду в Стокгольме съезжать с парома в порту «Викинг-лайн».

– Подари календарик, – попросила я.

– Держи.

– Спасибо… Спасибо тебе, Витя.

– Что ты, что ты!.. Это тебе спасибо…

– Не болтай глупостей. Отдашь моей маме это платьице и туфлишки, что мы купили, и кофточку для Ляльки и скажешь, что у меня все очень, очень, очень хорошо…

Тут я не выдержала и расплакалась.

Дома, в ожидании приезда Эдика, я завелась с пирогами. Врубила на кухне кассету с американскими мультяшками, звук убрала и шустрю. Раскатываю тесто, одним глазом слежу за теликом и говорю:

– …И все эти девочки, заметь себе, приезжие! Из маленьких городков, из районных центров, из деревень… Приезжают в Москву или к нам в Ленинград нормальными, порядочными девчонками. В техникумы, в пэтэу, в школы торгового ученичества. Пардон…

Я плеснула немножко джина в стакан и разбавила его тоником. Отхлебнула и поставила рядом.