С названиями поп-ансамблей происходило нечто подобное. Часто вырванное из контекста, произносимое на другом языке за границей, название обволакивается многозначительностью, туманом воображения и почти всегда набирает очки. К своим названиям — отношение плевое, тем более что в застойно-благопристойные времена они были стерильными и скучными до зубной боли. Существительные в единственном числе именительного падежа: «Улыбка», «Дружба», «Волна». Потом, осмелев, начали добавлять прилагательные, за ними глаголы, местоимения и даже междометия (помню, был музыкальный журнал под названием «О!»).
Описываемое время можно классифицировать как «существительное с прилагательным». После «Поющих гитар» появились «Поющие чинары», «Поющие зонтики» и много всяких других поющих предметов. Страна была готова к следующему эволюционному скачку в названиях.
После «чеса» по диким степям Забайкалья в Ленинград возвратились ребята из «Авангарда-66», которые к тому времени были, кажется, «Юностью». Они готовили концерт, привлекли хормейстера Владимира Акульшина (он начинал в одном из ранних составов «Дружбы») и режиссера Бориса Герштейна. Именно Борис Герштейн в приливе режиссерского прозрения сказал ребятам: «Знаете что? Вы будете у меня „Добрыми молодцами“!»
Режиссер черпал из коллективного подсознательного, обращался к образам, которые есть в голове у каждого, кто слушал в детстве сказки. Все было в этом названии хорошее: добры молодцы — это смелые и бравые, юные годами люди, с покладистым, добрым нравом, которые при случае могут постоять за себя и за родную сторонку. Возможно, режиссер шел от книжных иллюстраций, где добры молодцы изображались статными и сильными, в кафтанах и непременно с длинными волосами.
Последнее оказалось самым важным. Борьба с «тлетворным влиянием Запада» перешла от узких брюк к длинным волосам. Музыка Beatles захлестывала советскую молодежь, пока еще не всю, а только продвинутую ее часть. Молодецким кудрям до плеч был объявлен решительный бой. «Позвольте, — как бы напоминало тут название, — но все знают, что добрых молодцев с короткими волосами не бывает!» В подкрепление этой тайной мысли придумали концертный костюм — красные суконные пиджаки до колен, на фоне которых даже электрические гитары смотрелись как предметы из народной былины. Костюмы сшили только для гитаристов и барабанщика, настоящих «молодцев», потому что остальные пришли из джаза, стриглись коротко и вообще не хотели работать персонажами из сказки.
Джазист-импровизатор — существо свободное. Он может играть по нотам или без нот, в любом составе, в любом месте, в любое время. Свою профессию он носит с собой, она — в его внутреннем слухе, быстрых пальцах, послушных губах. Импровизатор реагирует на жизнь, но от нее не зависит. Всякое пристанище для него временно. Он участвует в концерте, но отстранен от него и живет своей, параллельной жизнью. По характеру он скорее любовник, нежели верный супруг, постоянство его имеет пределы. По своей сути импровизатор ближе к дикой природе, где ловкие обезьяны скачут с лианы на лиану, никогда не промахиваясь, где птицы поют разными голосами то, что пришло в голову. Импровизатор свободен в каждую секунду своего музыкального полета, он уверен, что не промахнется, играет те неведомые ноты, которые рождаются у него непонятно где. В нем есть обаяние и удаль, лихость и бесшабашность, он, несомненно, — добрый молодец, пусть из другого жанра и стиля.
На работу от Читинской филармонии подписался Ярек, трубач Ярослав Янса, закоренелый «штатник», хохмач и пересмешник. Он пришел в оркестр Вайнштейна еще в 1959 году, играл квинтетом с Геной Гольштейном, пару раз я с ним выступал малым составом, играли мою «Кручину».
История «Кручины» длинная, но ее надо рассказать.