Интеграл похож на саксофон

…в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек — раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки; весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту, две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом.

Это — музыка для толстых. Под ее ритм во всех великолепных кабаках «культурных» стран толстые люди, цинически двигая бедрами, грязнят, симулируют акт оплодотворения мужчиной женщины. Это — эволюция от красоты менуэта и живой страстности вальса к цинизму фокстрота с судорогами чарльстона, от Моцарта и Бетховена к джаз-банду негров, которые, наверное, тайно смеются, видя, как белые их владыки эволюционируют к дикарям, от которых негры Америки ушли и уходят все дальше.

Нечеловеческий бас ревет английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обозленного верблюда, грохочет барабан, верещит скверненькая дудочка, раздирая уши, крякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра, шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног. Наконец музыка для толстых разрешается оглушительным грохотом, как будто с небес на землю бросили ящик посуды.

Горький М. О музыке толстых // Правда. 1928. 18 апр.

Из Италии Горький возвратился в СССР в 1932 году, с его возвращением связано у нас семейное предание. Мой отец плавал тогда старшим помощником на пароходе «Жан Жорес», осенью того года судно оказалось в одном из итальянских портов. Срочной телеграммой капитана и его вызвали в советское посольство.

«Мы приезжаем в Рим, — рассказывал отец, — а там торжества, идет парад во главе с Муссолини. Мы спрашиваем, по какому поводу. А нам отвечают: как, вы не знаете? Десятилетие фашизма!» Советский посол Потемкин устроил морякам прием, на котором предложил доставить Алексея Максимовича Горького в СССР. Горького уже приглашали плыть на пассажирском теплоходе первым классом, но он отказался и заявил, что «хочет быть с обыкновенным народом». Так и получилось, что выбор пал на «Жан Жорес».

Горькому отвели каюту капитана, а в каюте отца разместились сын Горького, Максим Пешков (убит в 1934 г.), и две его внучки, Марфа и Дарья. Были там и бывшая гувернантка, которая по настоянию Алексея Максимовича пошла учиться медицине и к тому моменту стала домашним врачом, а также личный секретарь Крючков, впоследствии расстрелянный.

Судно шло запланированным рейсом, зашли в Геную, догрузились, потом взяли курс на Одессу.

По приглашению турецкого правительства заходили в Константинополь. «Мы остались на борту, — вспоминал отец, — Горький сошел на берег, Партия труда принимала его у себя. А мы полицейских опоили настолько, что они не смогли выполнять своих обязанностей».