Читаем Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц полностью

Осилив одного противника, Е. И. не удовлетворилась, но тотчас же повела атаку против другого, не менее опасного врага — нашего учителя русского языка А. Е. Викторова, смущавшего наш мир душевный, или, вернее, нарушавшего наше блаженное усыпление — и своими вольными речами, в которых беспрестанно слышались слова «любовь (?!) к труду», «стремление к идеалу (?)», «увлечение (!?) идеей» и прочее, и с помощью разных подозрительных книжек, вроде сочинений Гоголя, Пушкина, Гончарова, Тургенева и даже Белинского и Добролюбова, в которых тоже беспрестанно встречались слова: любовь, чувство, увлечение, идеалы и даже — свобода!!!

Такого учителя-вольнодумца, разумеется, следовало устранить, а для этого необходимо было зорко следить за каждым его шагом и прислушиваться к каждому его слову. Но как ни следила почтенная дама за подозрительным учителем, как ни старалась ловить каждое его слово — ни выследить, ни уловить решительно ничего не могла. Тогда она перешла к наступательным действиям и начала одолевать его разными мелочными придирками. Но и это ни к чему не привело: враг оказался донельзя хладнокровным (по наружности, по крайней мере) и решительно неуязвимым.

Эта борьба происходила у нас на виду и продолжалась очень долго — не только в течение тех двух лет, которые мы пробыли в старшем классе, но, насколько мне известно, и в последовавшие затем два года.

Что касается до обращения Е. И. с нами, то насчет этого можно только сказать, что она совсем не обладала даром привлекать к себе юные сердца и поставила себя с нами в совершенно невозможные отношения. Мы обходились с нею так непочтительно, как самые неблаговоспитанные школьницы, что, конечно, было очень непохвально, но, пожалуй, нисколько не удивительно, ввиду того, что она назойливо преследовала нас разными придирками, касавшимися или наших воскресных посетителей, или наших разговоров с учителями и выражавшимися иногда в такой вульгарной форме, что мы считали себя совершенно вправе хохотать ей в лицо. Да и можно ли было ожидать от нас почтительного обращения с такой особой, которая приводила все к одному знаменателю и, делая нам выговоры за непринужденное обращение с учителями, с досадой восклицала:

— И что вы воображаете? Ведь они вам только головы кружат, а ни один не женится!

Да, наша maman была особа с весьма странными, можно даже сказать — дикими понятиями. Если бы она была настоятельницей какой-нибудь иезуитской общины или вообще какого-нибудь рассадника интриг, сплетен и козней, то там она, конечно, была бы на своем месте, но как начальница училища, где ничего подобного не требовалось, она никуда не годилась. Замечательно также и то, что она нисколько не претендовала за наше непочтительное отношение к ней, но, вызвав нас на какую-нибудь непозволительную грубость, тотчас же пасовала и делала нам уступки, чем мы, разумеется, всегда пользовались.

Несмотря, однако, на неприятные столкновения с начальницей и некоторые другие невзгоды, последние два года училищной жизни как-то особенно быстро промелькнули для нас посреди классных занятий, чтения и радужных мечтаний о будущем, и наконец настало время сначала наших выпускных, а потом и университетских экзаменов, которые для нас были обязательны для получения дипломов на звание домашних учительниц.

Как памятны мне эти университетские экзамены и какое это было страшное и вместе с тем веселое для нас время! Несмотря на наше самомнение и твердую уверенность, что мы были как по познаниям, так и по развитию не только не ниже других молодых девушек, успешно сдававших экзамены в университете, «но, пожалуй, даже и повыше их», — в глубине души мы все-таки ужасно боялись этих экзаменов. А что, если срежемся и экзаменатор публично скажет: «Г-жа такая-то, возьмите ваш протокол и поучитесь еще недельки две, а потом пожалуйте ко мне опять...» Ведь это будет неслыханный позор! Но нет, этого не случится, мы не посрамим репутации нашего училища. Ведь выдержали же экзамены воспитанницы прежнего выпуска — и даже очень хорошо выдержали, а они только два года пользовались уроками хороших учителей, тогда как над нами они трудились целых четыре года, да еще как трудились! Нет, мы должны блистательно выдержать экзамены и хотя этим вознаградить наших наставников за все их труды и заботы о нас. <...>

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии