Инспектор Лосев

Ишь ты! Кажется, сейчас только все и валить на Леху. Ведь на первом допросе Совко так и делал. И вдруг… Что это, совесть? Или растерянность? Или злость на всех? Нет, совесть отпадает, совести у него нет. Да и растерянности не чувствуется. Подавленность только какая-то в нем. Ну, и, видимо, злость. Но тут другое. Совко хочет хоть на сколько-нибудь, но снять с себя вину, уменьшить ее.

– Ну, и как он тебе это сказал? – повторяю я свой вопрос.

– Так и сказал. Завалить, мол, одного придется. Лев покажет кого. Сделаешь – в деньгах купаться будешь. Его слова, гад буду.

Все-таки незаметно-незаметно, но проговаривается Совко, признает убийство Семанского. Значит, правильно я построил допрос. Ошеломил, подавил, увел в сторону его мысли, в нужную мне сторону. Сейчас надо вести его дальше и не дать опомниться. Темп и напряжение – вот главное сейчас. Гусиное озеро какое-то выплыло, дядя Осип…

– Как же он вас отослал? – спрашиваю я. – Вы же ему там нужны.

– Остался при нем человек, – угрюмо отрезает Совко, снова глядя куда-то в сторону. – За него не бойся.

– Славка?

– Нет, – презрительно машет рукой Совко.

– Жук, Рыжий?

Он настороженно, с какой-то опаской, недоверчиво смотрит на меня.

– Ты откуда их знаешь?

– Познакомились.

– Неужто и их замели? Во потеха!

– За что их заметать? Гуляют. Так кто же у Гелия остался, – Жук, Рыжий?

– Это все мелочь, – снова машет небрежно рукой Совко.

– Кто ж тогда?

– Ну, ну. Кого ты не знаешь, того и я не знаю. Понял?

Он насмешливо смотрит на меня светлыми злыми глазами.

Конечно, он признает только то, что ему выгодно, или уж деться некуда будет. Вот, например, продать своего бывшего хозяина – это ему сейчас выгодно.

– И ты не побоишься все это Гелию в глаза сказать?

– А чего мне теперь бояться, интересно? – ощеривается в усмешке Совко, и под пухлой губой видны сейчас мелкие, треугольные, волчьи зубы. – Если за него как следует ухватитесь, он загремит так, что я до пенсии его не встречу.

– Ладно. Тогда я твои слова занесу в протокол, насчет задания в Москве. Ничего, подпишешь или как?

– Ну и подпишу. Дело какое.

– А вот Барсиков, боюсь, не подпишет, – вздыхаю я, как бы сочувствуя Совко.

– Подпишет! – с угрозой говорит он, наливаясь новой злостью. – Подпишет, гад! Не то я… Он что думает, мне одному мокрое на себя брать? Не-ет, не пойдет. Один я не буду. И Лехи тут мало. Леха что! Они пойдут! Всех потащу!

Он уже срывается на крик. На впалых щеках проступают красные пятна, и губы начинают мелко дрожать.

Но тут у меня на столе неожиданно звонит телефон. Внутренний. Я поспешно снимаю трубку. Говорит Кузьмич. Голос у него, как всегда, невозмутимый, но я улавливаю в нем какое-то непонятное мне напряжение.

– Немедленно кончай допрос и иди ко мне! – приказывает Кузьмич.

И кладет трубку.

– Ну что ж, Николай, – говорю я. – Пока все. Ты прав, каждый должен отвечать только за себя, – и повторяю. – Пока все.

Конвой уводит Совко, а я спешу к Кузьмичу.

У него в кабинете я застаю Углова. Вид у обоих хмурый и встревоженный.

– Плохие новости, – говорит мне Кузьмич. – Только что звонил Албанян. Оказывается, исчез Шпринц.

– А с ним и все бухгалтерские документы касательно операций с пряжей, – добавляет Углов.

– Исчез? – удивленно переспрашиваю я.

– Именно что исчез, – кивает Кузьмич. – Ну, и цепочка оборвана. Все концы в воду.

– Что ж делать?

– Немедленно лететь, – решительно говорит Кузьмич. – Возглавь поиск. Самолет через два часа семнадцать минут. Успеешь.

Прошла всего неделя, как я вернулся с Южноморска. И вот я снова лечу туда. Но ощущение у меня такое, словно я не опять прилетаю, а как бы просто возвращаюсь в хорошо знакомые, чем-то ставшие мне даже близкими места, к близким людям. Я предвкушаю встречу не только с моим новым другом Давудом Мамедовым, но и с Сережей Хромым, с Володей-Жуком, с Сашкой-Рыжим. Впрочем, это все – как получится. Задание у меня сейчас совсем другого рода. Предстоит найти исчезнувшего куда-то Георгия Ивановича Шпринца, найти, если… Впрочем, вряд ли. Скорей всего, сам сбежал, испугался чего-то.