– Следователь твой занят сегодня и поручил провести допрос мне, – примирительно говорю я. – Да и не все тебе равно, кто его проведет? Я даже лучше, если хочешь знать. Я все твое дело назубок знаю. – и, не давая ему ответить, вздохнув, добавляю. – Ну, во-первых, Леха погиб. Вот такое дело.
– Врешь! – вскидывает голову Совко.
– К сожалению, не вру.
– Много ты сожалеешь, – кривит пухлые губы Совко. – По тебе бы, так все мы поскорее бы подохли.
– Нет, – говорю я. – Леху мне в самом деле жаль. Ведь и он меня тогда пожалел. Мог убить, а не убил. Рука у него дрогнула.
– Ну и дурак был.
– О покойниках, Николай, плохо не говорят. В крайнем случае, принято молчать. А ведь он вроде бы еще и друг тебе был.
– Как же он… погиб? – хмуро спрашивает Совко и отводит глаза.
Я рассказываю, как погиб Леха.
Совко молча слушает. Видно, что смерть Лехи действует на него угнетающе. Он весь ссутулился на стуле, легкие, как рябь, морщинки проступили на гладком лбу, и глубокая бороздка незаметно пролегла между пшеничными бровями. Нелепая, горькая какая-то судьба Лехи кажется ему, наверное, сейчас похожей на его собственную судьбу, и конец ему мерещится такой же жалкий.
Но мне его не хочется ничем утешить. Нет у меня к нему жалости, что хотите делайте – нет. Я в этот момент почему-то вспоминаю вдруг Хромого и неведомую мне Веру из Новосибирска и только усилием воли подавляю в себе желание напомнить ему об этих людях. Нельзя сейчас, не вовремя.
– Теперь дальше, – говорю я. – Квартирную кражу мы раскрыли. Не замешан ты в ней. Хотя улика против тебя была там железная. Но, оказывается, подстроил ее один мужик.
– Это какая же такая улика? – заинтересованно спрашивает Совко.
– Помнишь, ты перчатку потерял?
– Ага.
– Так вот, нашли мы ее в той квартире, после кражи. Представляешь?
– Ха! – изумился Совко. – Чудеса.
– Все чудеса люди делают. Так и тут. Один мужик из тех, кто кражу совершили, подобрал твою перчатку и нарочно в квартире оставил. Чтобы нас, значит, со следа сбить. Ну, а сейчас сознался.
– Ах, гад…
– И знаешь, где он ее подобрал?
– Ну?
– Во дворе. Ты ведь ее уронил, когда вы с Лехой Гвимара Ивановича убивали. И тот мужик все видел. Своими глазами. И тебя опознать берется хоть сейчас.
Совко, отведя глаза в сторону, молчит. Он даже не спорит со мной. Что-то, видно, он уловил в моем голосе, какую-то властную, суровую убежденность, и сил у него сейчас нет спорить, не находит он в себе прежних сил. Словно лопнула в нем какая-то струна. Здорово его, кажется, подкосило известие о гибели Лехи. Я даже не ожидал. Неужели что-то человеческое еще осталось в нем? И на секунду я даже ощущаю какое-то сочувствие к нему. Всего на секунду, правда, не больше, признаюсь вам.
– И еще видела вас в тот вечер во дворе одна женщина. В красном пальто. Ты ее не заметил?
– В красном пальто… – механически как бы повторяет Совко.
– Ну да. Она тоже может, оказывается, опознать тебя.
И Совко снова молчит, отводит в сторону глаза.
– А еще, – продолжаю я, – мы арестовали Льва Игнатьевича Барсикова. Не забыл, надеюсь, такого?
– Его забудешь! – глухо отвечает Совко.
– Ну, и он тебя не забыл. И, представь себе, признался. «Да, говорит, это я организовал убийство Семанского, я приказал. А они только исполнители». То есть, значит, ты и Леха. «А почему, спрашиваю, вы отдали такой приказ?» – «Конкурента убрал, – отвечает. – На войне как на войне. Только вы этого никогда не докажете, мою вину тут». Понял ты, куда он клонит?
– Понял. Не глиняный, – хмурится Совко. – Хрен только получится это у него.
– Смотри сам. Но это еще не все, – продолжаю я. – Есть еще один человек, который тоже, возможно, несет ответственность за это убийство. И тогда твоя вина еще немного уменьшится. Это – Гелий Станиславович Ермаков. Ты его знаешь.
Совко резко вскидывает голову и напряженно смотрит мне в глаза, словно проверяя, не ослышался ли, действительно ли я назвал это имя.
– Добрались? – хрипло спрашивает он и откашливается.
– Пока на свободе, – отвечаю я. – Вокруг работаем. Пока он еще на своей синей «Волге» разъезжает.
– Уйдет, – криво усмехается Совко. – Кто-кто, а этот уже точно уйдет. Как раз на синей «Волге» и уйдет.
– На такой красавице далеко не уйдешь, – возражаю я.
– А ему далеко и не надо, – загадочно усмехается Совко. – Только до Гусиного озера. А там – будь здоров.
– Там у него что, тайный аэродром? – я тоже усмехаюсь. – Как у Гитлера?
– Там у него дядя Осип. Лучше всякого аэродрома. Схоронит так, что вовек не найдешь. Это уж точно.
Я качаю головой.
– Не такой человек Гелий Станиславович, чтобы весь век прятаться. Да и чего ему прятаться? Все кругом него спокойно. Про убийство он, конечно, знает. Да что ему-то? Если даже ты про его участие в этом деле не подозреваешь.
– А чего мне подозревать? – резко спрашивает Совко. – Я точно знаю. Он мне про это сам сказал.
– Когда в Москву посылал?
– Ага.
– Как же он вам это сказал?
– Он мне сказал. Леха не знал ничего.