Инспектор Лосев

– Вполне может, – соглашается Эдик. – У тебя все? Тогда разрешите мне доложить соображения по делу?

Кузьмич, как хозяин кабинета, невольно оказывается в роли председательствующего.

– Пожалуйста, – говорит он.

И Эдик раскрывает свою замечательную папку.

– Мы пока ухватили только московские звенья этой опасной преступной цепочки. К сожалению, Купрейчик знает еще меньше, чем Барсиков. Его задача кончилась отправкой неликвида пряжи в магазин Шпринца согласно полученному официальному распоряжению. И деньги он получал за это от Барсикова. А раньше от Семанского. Причем деньги немалые. Сумму мы потом, конечно, уточним. Но путь пряжи из магазина Шпринца мы пока не знаем. А это главная часть цепочки.

– Но опыт подсказывает, – строго замечает Углов.

– Так точно, опыт подсказывает, – увлеченно подхватывает Эдик. – Пряжа должна идти куда-то на изготовление левого товара.

– Это мне еще Барсиков сообщил в первой лекции, – усмехаюсь я.

– Сейчас предстоит установить, – говорит Эдик, – где именно этот левый товар изготовляют из той пряжи и как сбывают.

– На месте надо установить, – снова замечает Углов. – Необходимо будет туда выехать, в Южноморск, и разобраться.

– Да, необходимо туда ехать, – подтверждает Эдик.

– А все-таки какое отношение может иметь директор магазина готового платья ко всей цепочке? – недоуменно спрашивает Петя.

– Да, пока что его роль в цепочке не установлена, – поддерживает Петю Виктор Анатольевич. – Уж не говоря о том, что установить – еще не значит изобличить. Вот, допустим, роль Дмитрия Ермакова, замнача управления, нам ясна. Но изобличить его будет ой как непросто. Каждый шаг его внешне вполне законен. Получил официальную докладную о наличии неликвида пряжи и дал вполне законное и разумное указание направить эту пряжу в свою торговую сеть для реализации, к тому же по безналичному расчету.

– И ему была дана взятка, – говорю я. – Иначе зачем бы ему отправлять пряжу именно Шпринцу с одного предприятия, с другого, с третьего? И еще за тридевять земель, в Южноморск.

– А он вам предъявит какую-нибудь слезную докладную Шпринца, что магазин не может выполнить план оборота и горит. А уж дальше его, замнача, воля посылать Шпринцу эту пряжу или не посылать. Управленческое решение может быть верным или неверным, но преступления тут в любом случае нет. Не себе в карман пряжу положил. А взятку тут доказать непросто.

– Все в этом чертовом деле сейчас непросто, – досадливо говорит Углов.

– Потому что мы включились поздно, когда уголовный розыск всю воду уже взбаламутил и вызвал панику по всей цепочке. Я понимаю, – обращается он к Кузьмичу, – у вас была совсем другая задача. У вас тоже убийство на квартирную кражу наехало, и хороший компот возник. Но нам, как говорится, не легче.

– В трудной работе никому легко не бывает, – усмехается в усы Кузьмич.

– Конечно, мы вам непростую работенку подбросили. Но учти, если бы не мы, то еще неизвестно, когда бы вы добрались до этой опасной цепочки вообще.

– Так я же ничего не говорю, – разводит руками Углов. – За сигнал вам вот какое спасибо. Я только на судьбу жалуюсь, что сигнал-то получился больно громкий, что не удалось нам тихо к ним подобраться.

– И еще учти, – продолжает Кузьмич. – Вовсе не вся цепочка взбаламучена пока, а только ее московские звенья, и исключительно в связи с убийством Семанского.

– Так ведь ваш Лосев был уже в Южноморске. Говорил с Шпринцем. Даже с Гелием Ермаковым виделся и мог его встревожить, – не уступает Углов. – Это уже, извините, не московские звенья.

– Я был там исключительно по делу об убийстве Семанского, – включаюсь в разговор я. – Так Шпринц и донес, уверен. Так он…

И тут я все вспоминаю. Ну конечно! Это Шпринц обрисовал меня Гелию Станиславовичу, и когда такая каланча появилась у него в магазине, он меня сразу узнал. И, естественно, насторожился. А потом за дурачка принял. Да и не боится он уголовного розыска. Никакое убийство его не касается, тут уж он позаботился.

Так я все сейчас и докладываю.

А Эдик, верный друг, добавляет авторитетно:

– Лосев в любом деле никогда еще ничего не портил.

Это, пожалуй, тоже преувеличение, Эдику вообще свойственное.

– Видал, какие друзья? – усмехается Углов. – Вас, если что, надо в одной связке пускать, – и, обращаясь к Кузьмичу, добавляет. – У них вместе толково получается, я заметил.

– Я тоже, – улыбнувшись, подтверждает Виктор Анатольевич. – Вот недавнее дело-то, ну, по Вере Топилиной, помните? Они тогда очень удачно, считаю, вместе поработали. Помните это дело?

Он оглядывает поверх очков собравшихся.

Все, конечно, помнят. Да и как его не помнить, это дело? Какую мы потерю на нем понесли, какую тяжкую потерю!