Инклюз

— Так отец или дед эрла? Век назад, какой отец, эрл-то не старый совсем. Его вон лет, считай. — Ольвин указал на меня пальцем.

— Дык, полуэльфы ж! — Воскликнул раздраженный недогадливостью друга Равли. — Жизнь ихняя, считай, как наших две-три. Говорю отец, значит отец! Сам он кайлом да лопатой идола повалил, и еще, говорят, наговорил над ним.

— Эльфийским наговором? — уточнил Ольвин.

— Не, он же тока на половину эльф. Обычным, человечьим. Но сильным. А допреж, как он управился, стоял этот идол да на всех зыркал. Кто глаз не отведет, тому худо придется. Того он зыркал, что голодный был. Еще тому раньше кормили его.

— Чем? — прошептал, уже готовый к ответу, Мелкий.

— А чем такого идола кормить, как не кровушкой нашей? — не подвел его Равли. — В исстарние времена прям резали людей-то. Но позже народ одумался, мужики, кто покрепче, сами приходили, жилы себе резали да идолу на язык кровь спускали. Потом веревкой перетянут вот тут, — Равли ухватил себя за локоть, — и кто своим ходом до дому дойдет, а кого под руки сведут. Слабнет человек без крови. Были и такие, кого идол принуживал: те всю кровь до капли отдавали. Но редко, ему и так хватало. Хотя злился, что не насмерть людей режут, не так ему сладка кровь, когда тот, кто дал ее, живой остался.

— А ну перевернем его! Глянем каков! — загорелся Мелкий, но Равли приложил палец к губам и замотал головой.

— Нипочем! Помалкивай про такое! И эрлу неуважение, и дело опасное. Говорю вам, оттого лисы не кажутся, что снова в идоле сила завелась. Мы не чуем, а у лис нюх особый! Как бы навовсе не ушли отсюда-то!

— А кто этого идола поставил? И зачем? — спросил я.

— Кто… люди ж и поставили. Пращуры наши. Затем поставили, чтобы жисть себе облегчить.

— Какое облегчение от кровожадного идола?

— А такое, — вздохнул Равли, — что, ежели идола поставить, то тот, кого из бревна искусники вырезали, реже станет живьем являться. Идол, он навроде языка или рта. Мы вот рот от себя отдельно оставить не можем, и он у нас один, больше не положено. А тот, чей идол, он же не таков. У него, может, таких идолов дюжина была, и с каждого он кормился. Удобно. Самому шастать не надо, тока, если охота придет беды людям наделать.

— А вот это и вправду страшновато, — я даже передернулся, представляя то, о чем говорил Равли. — Кто ж он такой-то?

Равли развел руками.

— Имени не знаю. Не положено было вслух говорить, что б не накликать. Все и так знали. Но года-то шли. Кто знал, молчал, а кто не знал, так и не услыхал. Кануло имя. Да и сам он пропал. Все уж думали насовсем. Но ежели идол силу набирает, стало быть, ворочается он. Помнишь, — Равли помрачнел, — вы мне сказывали, как эльфов в лесу днем увидали? И десятник ваш решил, что эрлов дед чего-то наворожил? Вот, мне сдается, прав он, десятник. Почуяли эльфы, что беда идет. И лисы вот тоже. У эльфов шаманство ихнее, у лис чутье природное. Тока мы обделенные, тогда только чухаемся, когда прям в нос нам суют.

— Да ну, не пугайся и нас не пугай! — хмыкнул Ольвин. — Раньше-то понятно жили, в лесу молились колесу. Всякий обидеть мог. А теперь мы есть — дружина. Сотня с десятком, да рыцарей трое, да сам эрл. Кто нашей кровушки захочет — живым не уйдет!

— Угу. Кабы так славно бы, — покачал головой Равли. — Ладно вечереет. Пойдем?

— Мы побросали кости на землю для лис. Может, придут по темноте, а сами поспешили в замок. У каждого были дела поближе идолов и тех, кого они представляют.

Говорят, нет зрелища роскошнее королевской охоты. Вот не возьмусь спорить, не видал.

Наш эрл (я ем его хлеб, потому да считаю своим) Векс охоту любил. Уж раз в четыре-пять дней непременно уходил в лес с копьем, луком и кем-нибудь из опоясанных приятелей. И непременно возвращался, если не с косулей, так хоть с фазаном. Но большие охоты были в Иртвеле редкостью. Старший Равли помнил: меньше дюжины, а ведь жил в замке четвертый десяток лет. К такому бы событию готовиться, да что-то я особой суеты не замечал. И, несмотря на это, когда настало утро охоты, все было готово, и это самое "все" было таково, что и король от зависти камушки с собственной короны пообкусывает (или зубы об них в труху стешет).

Мое место было скромное, зато с хорошим обзором. Нас, конных стрелков, еще при волчьих хвостах выгнали за ворота с тем, чтобы мы, растянувшись редкой цепью, перегородили свежесжатое поле напротив замка. На флангах стояли десятники, а меня, новичка, воткнули в середку, где, если что, вреда поменьше будет.

Держа Буша под уздцы, я любовался на то, как выезжает на рассвете из замка эрл с остальной охотой.

Первыми показались егеря, все в зеленом, разукрашенном медными пряжками и оловянными значками, непременно в виде дубовых листьев. Каждый в отставленной руке нес рог, и как будто все время готовился в него затрубить. Но этого, конечно, до поры не случится. Кони их ступали медленно, но видно было, что все они — отличные Гюнтеры, крепкошеии, с сухими бабками.