Инклюз

Но еще удивительнее мне стало, когда через два дня, во втором своем патруле, на той самой полянке, где мне десятник про эрла объяснял, застали мы не кого-нибудь, а один из тех самых эльфийских патрулей, про которые Шлог толковал.

Трое эльфов сидели по птичьи на нависающей над краем поляны толстой еловой ветви, и, передавая друг другу, слизывали сок с надрезанной маковой головки. Головка была с полкулака, где такую нашли?

При виде нас эльфы встряхнули рыжими косами, вроде как поздоровались. И тут же, встав, растворились среди хвои. Причем они не таились, просто умеют.

— Видал? — сказал Олив. — Они ж, вроде, по ночам только тут того.

— Шаманы ихние что-то почуяли, — разъяснил Шлог. — Что-то нагадали, или как там у них. Вот, Огенран своих и кинул нам на усиление. Ешьте, парни, отдыхайте. Но уж как выйдем — молчок, и смотрите-слушайте во все четыре!

Десятник зря б говорить не стал, мы это уже знали. И потому слуха и зрения не щадили. Но ничего угрожающего так и не встретили. Лес был таким же, как и в прошлый раз. Кто-то мелкий понизу шуршит, кто-то клювастый или зубастый над головами шишки лущит, кто-то косматый шерсть на коре оставляет.

Следующую неделю нам с Оливом снова в очередь пришлось на стене стоять. Я скучал по патрулям, Олив кивал головой и говорил:

— О, понял! Вроде и скукота по лесу бродить, а уж на что интересней, чем здесь торчать.

Утешало нас то, что на конец недели эрл запланировал большую охоту. Такую, что кроме егерей и псарей найдется заделье и части дружины. Мы как лучники рассчитывали в эту самую часть попасть.

О том, что мне повезло, я узнал от Старшего Равли.

— Ты верхом ездишь? — спросил он у меня, когда я пришел на занятия. Сегодня у нас был день копейного боя. Утомительного и однообразного. Всяких финтов и кручений Равли не уважал, предпочитая до бесконечности отрабатывать прямые уколы и уход за шит.

— Еще как езжу! — хвастливо ответил я. Мне было, чем похвастаться, с конем я управлялся получше многих рыцарей, только дорог конь, не про мою честь.

— Тогда до копий сегодня не дойдет, — вздохнул Равли. — Что ж ты так? Научился где-то этой дурости лошадиной, а я теперь один пей? Иди, давай, к конюшням, там тебе подберут меринка, станешь его до охоты чистить, положено так, чтобы привык.

— Не обижайся, — я хлопнул Равли по плечу. Коня чистить дело быстрое, у Гауза раньше тебя буду!

По дороге к конюшням я забежал за Оливом.

— Не, верхом это не по мне, — помотал головой мой друг. Телегой править могу, а в седле сроду не сидел. Конная нынче охота, жаль.

Он махнул рукой и вернулся в казарму, а я вскоре познакомился с Бушем, как верно угадал Равли, мерином.

Буш мне понравился. Привыкший менять наездников, он не упрямился, был спокойным и ласковым коньком. Хоть и всего пяти локтей ростом, Буш, наверняка, был резвым: ноги сухие, мышцы под кожей, как морские волны — все время движутся, перекатываются.

Дружелюбный и при том годный к настоящему делу конь — редкость. Я с удовольствием вычистил Буша, погонял на корде и, к сожалению, нарушил слово, не только не придя к Гаузу раньше Равли, но и вообще забыв об этом. Когда вспомнил, Равли от пивовара уже ушел и, по словам последнего, только пригубил, да и то без удовольствия.

Чтобы загладить вину перед другом, я уговорами и хитростью вымутил у Гауза две полные фляги крыжовенной наливки, запасся копченой рулькой и перченым рулетом из сала с ливером, и, подгадав время, когда мы все четверо были свободны, позвал друзей на Лисью горку.

Такое имя носил холм в миле от замка, окруженный кленовой рощей, неведомо как сохранившейся между распаханных полей. На холме жила лисья семья, которую по обычаю не трогали. Лисы тут обитали смышленые, и курокрадством людей не провоцировали. Мышковали себе, да кроликов ловили. Места спокойнее и красивее я в округе не знал.

Мы пили и болтали, сидя на занесенном кем-то на вершину холма, как нарочно для подобных посиделок, толстенном бревне. Равли следил, чтобы Мелкий на налегал на наливку, а запивал бы еду сидром.

Внизу весело краснели кленовые листья, а здесь на желтом от увядающей травы холме, если чего и не хватало, так только лис, которые обычно сновали неподалеку в расчете на остатки еды. Сейчас бы их рыжие спины должны были то и дело показываться из желтой травы.

— Где лиски-то? — первым не выдержал Мелкий.

Мы с Оливом пожали плечами, а Равли облизал хрящ на рульке и задумался.

— Вообще нехорошо, — сказал он через некоторое время. — Может, я щас пустого страху нагоню…

— Нагоняй! — жадно потребовал Мелкий и приготовился внимать.

Равли сплюнул под ноги, постучал жестким пальцем по бревну, на котором мы сидели.

— Силу набирает.

— Бревно? — удивленно вскинул брови Мелкий.

— Это он так бревно, а перевернешь — идол. Скверный идол. Его отец нашего эрла своими руками сковырнул. Никто ему помочь не решился. Потом уж, когда ясно стало, что силы в идоле нет, стали его простым бревном считать. Удобное бревно, не гниет, а зимой снег на нем не держится, скатывается сразу. Сиди, кто хочешь. А лет полста тому не то было. Вру, не полста, сто с гаком.