Инга. Мир

Вот не свезло ж, размышляла, хмурясь. Думала — любовники. Пара. Потому и не волновалась, думала, с утра будут на море, вдвоем, а к вечеру ужин и вместе в постелю. Хоть и сняли две комнатки, ну так она не первый раз с летними гостями, знает, снимут две, а проснутся в одной кровати, после вид делать, что ничего ж и не было ночью. Ночами. Оказалось, старые друзья. Большой Ник привез Лерочку лечиться от тоски, после развода. Может и имел виды, подумала Машенька, поднимаясь тоже, да Лерочка высоко себя ставит, вон как ручками сама себя обхаживает, то волосы заберет, то щечку потрогает, то бока оглаживает, смотрите, какая я вся гладкая да с фигурою.

— Я эти часы в музее первый раз увидел, — Сережа стоял рядом с каменным толстым столбом, касаясь пальцами черных в лунном свете резных лучей, — понравились. Пару раз приходил, с блокнотом, сделал эскизы. После немного по-другому нарисовал, те слишком объемные, как саркофаг получаются. В саду нужно полегче, чтоб воздух был.

— Угу, — сказал Большой Ник, покачиваясь и хлопая на щеке комара, — баланс, гармония. Это верно.

Лерочка тронула узкий треугольник теневой стрелки, налегла на каменный край, свешивая длинные волосы.

— Что же показывает нам луна, Сережа? Что говорят твои часы? Время ночного купания?

Горчик пожал плечами, спиной ощущая пристальный взгляд хозяйки. Не мальчик, знает, чего хочется Лерочке, и она так уверена, что сегодня получит свое. Уже неделю они тут, но до сих пор он ее не слишком интересовал, но вчера утром выскочила, сонная, пробежала к современному кафельному туалету, что скромно прятался в зарослях гибискуса, и, выйдя, увидела — умывается в огороде, рядом с колонкой. Подошла, подавая сдернутое с веревки полотенце. Смотрела. Теперь вот решила заняться им по-настоящему. Чтоб было чего вспоминать зимой, усмехнулся Серега.

— Машенька, — просительно прогудел Ник, — мне что-то опять захотелось винца? А мы все выпили, которое у вас как шампанское? Светленькое такое?

— А пойдем, — с тяжелой решительностью произнесла Маша.

И вскоре их голоса уже слышались приглушенно, из-за угла, где вдвоем они снова сели за неубранный стол. Маша смеялась, голосом отмахиваясь от вычурных комплиментов Ника.

— Сережа? — выжидательно сказала Лерочка. И после паузы добавила, — прямо через огород, смотри, тропинка светится. Приглашает.

Он пошел следом за своей вытянутой рукой, которую Лерочка держала мягко, но крепко, шла впереди, оглядываясь и поблескивая зубами. Видел, сейчас ей интересно. А там, рядом с часами — было нет. То, что он делает, не интересно ей. Наверное, ей ничего, кроме себя не интересно.

Но подумав, сам себе возразил, упрекая, да что ты знаешь, о ней-то. Ну, мало ли, охотится. Мало ли, москвичка. Был. Видел, как они там, тоже не сахар женская в столице жизнь. Тем более — развод у нее, судилась там с мужем, слышал их с Ником разговоры, и как плакала за столом ночью, тоже слышал. Вот только на одной жалости ничего из ночных купаний в Азове не выкрутишь.

Дергаясь по сухой траве, рывками открылась калитка, выпуская их на кусочек степи, и тропинка продлилась, утаскивая к смутно белеющему песку. Там, за ним, серебрилось море, мелкое, до глубины тут идти метров пятьдесят, по колено в жидком ночном серебре.

Ночной песок остужал горячие босые ступни.

— Вы не рисуете женщин, Сережа? Я видела ваше портфолио, там птицы, коты, пара абстракций. Прекрасные работы, но как же — без женской фигуры? Я думала, это самое востребованное.

— Самое востребованное — гипсовые гномы. Вы ехали, видели, может, при дороге ставят, у строительных магазинов. Да я таких не делаю.

У самой воды Лера отпустила его руку и вошла, пальцами поднимая подол светлого, совсем короткого платья.

— Ой! Теплая какая! Видела я эту жуть. Понимаю. Но о женщинах, вы не ответили мне. Ты не ответил.

Горчик сел на песок, захватил в горсть сыпучей мягкой прохлады и просыпал ее между пальцев обратно. Песок к песку.

— Нет, Лера. В частных садах и при домах женская фигура — то редко когда надо. Хозяйка обидится, если сделаю чужую. Гостьи летние тоже не слишком рады, когда рядом с ними все время маячит такое вот — по размерам совершенное. Котята, щенки, да абстракции, это не так рискованно.

Ему задавали этот вопрос каждое лето, и всегда такие вот — с неплохой фигурой, без лишних килограммов, и всегда он звучал с дополнительным ожиданием внутри. У тебя что, не с кого рисовать и вырезывать, тогда возьми меня, говорило невысказанное. Увидь, восхитись, запечатлей.

Он объяснял Лере то, что обычно говорил в таких случах, зная, сейчас она поскучнеет от выгодно-правильных размышлений. Но черт и черт, не говорить же им, скучающим летним дамочкам, если он станет вырезать женскую фигуру, силуэт, лицо, движение, — линии снова приведут его туда, к Инге. И весь мир поймет. А она будет стоять в чужом саду или перед домом, и шумные дети забросают стелу игрушками, или приткнут к ней велосипед.

— Ты прав, — скучным голосом прервала его Лера, — прости, я все забываю, что это для денег. А хочется, чтоб для души, Сережа, для полета! Тебе разве не хочется?