На городской окраине Леха поехал медленнее, осторожно разглядывая обычные улицы, обычные дома, сонные в полуденном зное. Редкие фигуры прохожих, что не торопясь брели к променаду, таща надувные круги и цветные матрасы.
Нормально все. Город. Лето. Сейчас в отель к Абреку, в душ, что ли. И поспать. Вечером на дискарь. С братвой. Пивко.
Ясная и злая голова на слово «поспать» ухмыльнулась. И Леха поежился, вдруг представив, что спать никогда не захочется. Как вот сейчас. Ну, пусть болела бы, что ли! Или мутная была. Что за херня — трезвая ж голова, а где все, что было? Как это — заснул? И проснулся. С козой этой.
У раскрытых ворот поставил мотоцикл, зашел, расправляя плечи и оглядываясь на сонную пустоту. А фиг с ним, решил, вспомню потом. Сейчас попить бы.
В двери ресторанчика показалась девушка в сборчатом мини-платье, улыбнулась, сбегая со ступенек. Леха нащупал спинку стула и сел, сглатывая и отводя глаза от мелькающих загорелых коленок. Голые. Голые ноги, и там дальше, если она подцепит руками свое дурацкое платье, начнет его стаскивать, из-ви-ва-ясь и вы-рас-тая…
— Тебе пива, Лешенька? — девушка наклонилась, показывая в глубоком вырезе смуглую грудь.
Леха молчал, старательно отворачиваясь. Она кивнула и побежала обратно, стуча невысокими каблучками. Он напрягся и резко обернулся, дернув рукой стол. Смотрел в стройную спину, с прыгающим темным хвостиком волос. И когда она, услышав скрежет стола по плиткам, стала поворачиваться, застонал, вскакивая. Быстро пошел, прихрамывая, наружу, спиной чувствуя, она поворачивается. И сейчас… покажет, что там у нее вместо лица.
Девушка озадаченно послушала, как за воротами рыкнул и взревел мотоцикл. Уже не торопясь, снова ушла в двери, за которыми переговаривались поварихи, гремя по плите посудой.
А Леха ехал по улице, сжимая губы и испуганно отворачиваясь от голых спин. Они все прячутся. Прячут от него лица. Но если посмотреть, то начнут поворачиваться. И он увидит.
Навстречу шел парень, сверкал зубами на обычном человеческом лице, болтал с подружкой и, вдруг, вытаскивая их пакета темную пластиковую бутылку, отсалютовал байкеру с перекошенным лицом, хлебнул, вытирая губы. Отскочил, когда тот, зажмурившись, пронесся мимо, удаляясь в сторону городской окраины.
К вечеру этого дня четверо вышли из желтой маршрутки, вытаскивая и ставя на обочину пыльные рюкзаки.
Олега смеялся, подталкивая Нюху, а та, мрачнея, упиралась, держась за его локоть и прячась за широкую спину.
— Вива нас ждет, Нюха, Вива великолепная. Сказала, ей очень интересно на тебя посмотреть. Что? Не слышу.
Инга выразительно посмотрела на сына, и взяла за руку Горчика. Тот тоже слегка упирался, но спохватившись, пошел рядом, поднимая лицо к верхней улице, где на террасе двухэтажного дома, увенчанного смешным скворечником олеговой конуры, маячила возле перил тонкая фигура.
Позади тихо препирались ребята.
— Вовсе нет, — бормотала Нюха, — ну да. И что? Конечно, боюсь, она вон какая.
— Какая? — смеялся Олега.
— Ну… И — вообще.
— Очень ясно выразилась.
— Ну тебя.
Саныч ждал внизу. Кашлянув, пожал Горчику руку, принял от Инги огромную связку сушеных бычков и обиделся, шурша серой гирляндой:
— А своих у нас нету. Мало половили вроде.
— Это азовские, — ответила Инга, направляясь к старому дереву, и присела на корточки, вынимая из коробки пищащих котят, — все целы, сыты? А где блудная мать-перемать?
— О-о-о, — сказала за ее спиной Нюха и тоже села, протягивая руки, — о-о-о, рыжий какой! И беленький, с носиком. А этот!
— Ну, все, — возмутился Олега, — ладно, целуйтесь тут с недорослями. Вива!
Отобрал у Саныча гирлянду и поскакал вверх, твердо шлепая пятками по ступеням.
— Привет тебе, Вива великолепная! Вот царский подарок от деда Гордея! Он чего сказал, знаешь? Сказал, приедет и похитит тебя у Саныча, если Саныч тебя обидит.
— Угу, — язвительно отозвался снизу Саныч, — обидишь ее, ну то да. Еще бы.
— Олеженька…
Инга с Нюхой поднялись тоже, и теперь уже Инга притворно хмурилась, подталкивая вперед девочку. Та, вздохнув, вышла из-за ее спины, опустила голову.
— Здравствуй, Анна, — сказала Вива, оглядев тонкую фигуру в прозрачном платье, под которым светили узкие нюхины плавочки и маленькая грудь.
— А вы мне — Нюха. Какая же она Нюха. Она — Анна.
Девочка подняла глаза на высокую фигуру, пепельные волосы, забранные тяжелым узлом на затылке, тонкие руки с серебряными кольцами. Ответила шепотом:
— О-о-о…
— Началось, — прокомментировал Олега, — ладно, нам бы мыться, и пожрать. Ню… гм, Анна, ты как, будешь еще преклоняться или в душ и комнату?
Вива усмехнулась. Села, поправляя шелковые полы длинного халата.
Нюха, шлепая по ступенькам вверх, в Олегову комнату, громким шепотом рассказывала ему в спину:
— Оум, так я не буду топиться. Да. Если так вот, можно, чтоб старая и совсем даже не старая, ой, ну, так я тоже так хочу. О-о-о…
— Не будешь и отлично, — соглашался Олега, грохоча и хлопая дверью, — залазь, топилица, смотри, какой диван у нас и окно, видишь, на море, а другое — в степь.
Инга села и потянула Сережу за рукав, усаживая напротив Вивы.