Инга. Мир

Страшно и быстро мигнул свет, очень яркий. И погас, оставляя глазам силуэты и движение. Снова мигнул, на секунду выбелив мир. Черные фигуры кинулись в глаза, отскочили в наступивший мрак. Заорала какофония звуков, одновременно с новой белой вспышкой, ослепила уши и смолкла, убираясь в темноту.

Леха тоже закричал, качаясь и уронив бутылку. Ослепленный, крутил головой, оседая на колени. Потеря. Его рай. Был тут! Такой же, как тот, нарисованный в старой истрепанной книжке, которую он стащил у соседской девчонки, и потом прятал на чердаке, пробираясь и разглядывая сладкие замусоленные странички. На них тонкими витыми штрихами — круглобедрые гурии в прозрачных одеждах: художник тщательно прорисовал круги и точки сосков на полных грудях и треугольники между сомкнутых ног. Она, наверное, и сейчас валяется там, сказки, какие-то индийские или персидские, вырос и забыл, а вот все вернулось. Почти. Он почти добрался до своего рая, полного бедер и грудей, лукавых глаз и пышных волос, и все для него, победителя на боевом слоне. И отобрали!

— Где? — закричал хрипло, поднимаясь и повертываясь, — где он, суки? Мой!

Позади молча стояли фигуры, ни одного огня, бледно светили высокие стены из белого камня. Он резко повернулся, силясь в темноте разглядеть потерю. Заплакал, протягивая руки к ночной мерно плещущей воде:

— Дайте! Блядь. Дай-те!

И замолчал. Из-за его спины лег на воду тонкий луч, сломался, подергивая поверхность зеленой линией. Рядом еще — красный. И синий. И все замелькало, мерцая и скрещиваясь. Замельтешило сильней и сильней, выкручивая мозг, комкая его в лепешку, вытягивая в пластилиновую колбасу. Заорало торжествующе, и ворота вспыхнули снова, медленно раскрываясь.

— А-а-а! — Леха вытянул руки, тяжко ступая, ринулся, боясь отвести слезящиеся глаза, топал, расплескивая воду и угрожающе выкрикивал туда, назад, где стояли страшные и молчали, — су-ки, я, мое это! На хер, пошли!

Ворота приняли его, и стали медленно закрываться, а из райской пелены, что подступила к самому лицу, счастливому и торжествующему, вдруг вылупляясь, рванулись, тыкаясь в глаза и уши, обволакивая потные скулы, страшные нечты, гогоча слепыми глазами и разевая вонючие рты. У них из глаз росли грибы, а по щекам сползали усики кровососов, у них плечи рвались от острых костей и тряслись перед его глазами, втыкаясь в них, желтые ногти, свернутые острыми спиралями.

— Я… — попытался сказать Леха, качнувшись назад и упершись спиной в запертые ворота, что неумолимо отделяли его от мира.

И, не сумев закрыть глаз, которые распяливали демоны, хохоча злыми глотками, упал и заплакал.

— Серый! — крикнула Инга, влетая в воду и дергая вялые плечи, — давай же! Ну!

— Отойди-те! — длинный Демьян свалился рядом, вздымая фонтаны брызг, подпер Леху руками, выталкивая лицом из воды, — тяжелый черт.

Инга ступила назад, чтоб не мешать парням выволакивать из воды тряпочно обвисающее тело. Вытерла дрожащей рукой мокрое лицо. И чувствуя, как слабеют ноги, села на прохладный песок.

— Ох… успели. Дышит?

— Та дышит, — доложил Димка, светя фонариком на раскрытый рот и бессмысленные глаза, — во, даже бормочет чего-то.

Инга оглянулась на девочек, что побросав сделанные из бумаги и веток веера, молча столпились на песке. Сказала:

— Не бойтесь. Оклемается.

— Да фу, — с отвращением ответила Лора, передергивая плечами, — и пусть бы… А то в рай захотел.

— Мом, — рядом возник Олега, мокрый, в шортах с обвисшими карманами, шлепнул на животе комара, — чего теперь, с чучелом этим?

— Наверх его, — распорядился Горчик, вытирая лицо, — в машину и в степь, подальше. Олега, ты на мотоцикле рядом.

— О! Я знаю, куда! — Димка заскакал от нетерпения, свет фонарика запрыгал по песку, — знаю, балочка есть, километра три, аж за шоссе, с обратно. Там слива растет. Ну, чтоб не спекся совсем. Когда оклемается. Он же оклемается, Инга Михална? Да?

Наступила выжидательная тишина, в которой слышался плеск воды, зудение комаров и хриплое неровное дыхание Лехи.

Инга, подойдя, встала на коленки, прижала ухо к груди за растерзанной кожаной жилеткой. Поднялась. Все молчали, ожидая ее слов. И она поняла, все еще видели качающуюся фигуру, что брела по выложенному из плоских камней лабиринту, выкрикивая и бессвязно бормоча, протягивая руки к женским фигурам на поворотах. Вертелась, падая, и поднималась снова, упорно стремясь к своему собственному раю. Какой же он у него, интересно, был в голове — его рай? И что он нашел в нем, когда упал в воду, сраженный ужасом.

— Моего тут — капля, — сказала она ребятам, — вашего больше. Озвучка, свет, лазер, стробоскоп. А доза, что он получил через дым и воду в бутылке — без этого вообще не сработала бы. Вы на себя посмотрите, тоже ведь стояли у костров, дышали, а вам ничего. Мы просто все сделали точно, как надо. Проспится. Нормально. Парни, вы его устройте так, чтоб, правда, не спекся днем. И возвращайтесь скорее. А мне, посидеть бы. Устала.

Девочки тихо заговорили, натягивая вещи. Кто-то пошел следом за ребятами, которые волочили бормочущего Леху вверх по тропе, сдавленно чертыхаясь.