Инфекция

— Слушай, боец, я вот не пойму: тебе денег что ли дать? Так ты скажи, сколько. Я вот от тебя тоже вчера солидно получил…

— Ладно, нет у меня к тебе претензий. И деньги свои себе оставь. На лечение пригодятся, — Павел мрачно усмехнулся. — Скоро все в той очереди стоять будем, ожидая приема у врача. Если доживем.

Он уже подхватил кастрюлю и собрался продолжать путь, когда Никита его остановил:

— Мы с Толяном уходить собираемся. Сегодня во время рейда…

— Уходите. На гражданке делать тоже нечего. Я сегодня новости с утра слышал в столовой, пока картошку чистил. Говорят, в Ростове уже вовсю люди умирают. Да и в других городах что-то в этом духе…

— А мы все же попробуем…

— Тогда удачи. Может, еще и свидимся, — с этими словами он ушел и вскоре скрылся в столовой.

Никита проводил его настороженным взором. Он снова пожалел, что они вчера схватились на улице из-за какой-то паршивой юбки. По общению парень был вполне адекватным. Можно даже было сказать, нормальным. От размышлений его отвлек новый приступ кашля. Смурнов откашлялся, мрачно сплюнул на землю комок мокроты и, постояв еще немного на улице, вернулся в казарму.

Тело парня уже унесли, и белье на койке, где лежал усопший убрали. Сейчас Никита был в помещении один. Он покрутился из стороны в сторону, посмотрел по сторонам, неизвестно что пытаясь обнаружить, а потом просто подошел к своей койке и, не разуваясь, рухнул на нее, заложив руки за голову. В черепной коробке, по его ощущениям, бил громадный колокол. Головная боль от постоянной высокой температуры была ужасной. Никита попытался расслабиться, закрыл глаза и вскоре погрузился в сон. Проснуться ему уже не удалось, но, по крайней мере, он ушел тихо и без предсмертных мук.

К вечеру силы военной части были брошены в город. Повсюду в столице южного федерального округа разгорались конфликты. Расцветало яркими красками мародерство. Жители города не знали, на ком срывать бессильную ярость, и отыгрывались на военных. Сначала командование терпело, особых распоряжений военным не было вплоть до того момента, как из окон домов стали вылетать камни и тяжелые предметы. Особо удачно брошенный булыжник пробил голову одному из солдат-срочников, который шел в первых рядах. Он снял каску незадолго до этого — слишком в ней было жарко. Поэтому она его спасти не смогла, смерть была практически мгновенной. Командир передового отряда связался с базой, откуда уже через минуту был получен приказ: отвечать огнем на поражение на все выходки гражданского населения. Похоже было, что Евдохин наплевательски относился к возможным последствиям в виде судебных исков. Да и он, в свою очередь, пытался перестраховываться. У встречных журналистов отбирались видеокамеры. Пытавшихся протестовать операторов просто избивали. Все происходящее начинало напоминать безумие. Не меньше половины личного состава еле держались на ногах. До вечера в медсанчасти было зарегистрировано восемь летальных исходов. После первого молодого паренька, к которому доктор приходил лично, умер один из тех двоих, кто обратился к доктору. Его обнаружили случайно в казарме, лежавшим на своей койке. Сначала нашедшему показалось, что тот просто спит. Подойдя поближе, обнаружили, что парень мертв и уже начал остывать. Через полчаса о происшедшем узнал его приятель, и Толик пошел ко врачу, узнавать причины смерти, хотя мог бы этого и не делать. Причины были налицо: все те же простудные симптомы, способные свести человека в могилу за небольшой период времени — от нескольких часов до суток. Из остальных шестерых пятеро умерли, так и не дождавшись приема у военного врача, на подступах к его кабинету, а последний, скорее, трагически погиб на кухне, готовя ужин. Он потерял сознание и упал в обморок прямо на раскаленную плиту, в считанные минуты пригорев к поверхности.

Евдохин готов был выдирать волосы на голове. Медицина не давала не то, что конкретного, а вообще никакого ответа на вопрос, что же происходило. Человек заболевал, чувствуя боль в горле и резко подскочившую температуру. В остальном болезнь протекала вариативно. У кого-то сильно подскакивало давление, кто-то буквально захлебывался в собственной мокроте, кто-то просто сгорал, будучи не в состоянии долго жить со столь высокой температурой тела. Ртутный столбик термометра зашкаливал за сорок два градуса, и мозг человека получал такой мощный температурный удар, что не в состоянии был его побороть. Сам командир гарнизона чувствовал себя не лучшим образом, с самого утра буквально исходя соплями, почти непрерывно кашляя и заражая своих подчиненных.