Индейцы и школьники

Училась Лизка «без огонька». Да и не испытывала ни малейшей необходимости в том, чтобы стачивать свои белые, словно циркулем очерченные зубы о гранит науки. Некоторые завистницы называли её «тупой коровой», но это было несправедливо – практическая жилка в Лизе была развита великолепно. Она чётко знала, чего хотела, и всегда добивалась своего – отпроситься ли с урока физкультуры, заставить ли папу принести столько макулатуры, чтобы видавший виды трудовик Пётр Сергеевич крякнул от удовольствия, получить нужную оценку, заучив наизусть хрестоматию, или заставить кавалеров бегать собачками – всё могла Лиза.

Но в одночасье, а вернее, в сентябре 1961 года, то есть за год до описываемых событий, когда собрался класс в коридорах свежевыкрашенной школы, с неудовольствием отметила Лиза Гончарук, как онемели её подружки и поклонники, при виде не такой Зоськи Добровской. Лиза увидела всё: и новую стройность, и новое платье, новые туфли, новую, не топоровскую причёску, какую-то взрослость Зоськи – и глаза своих спутников и спутниц. Увидела и запомнила. И сразу, без всяких сомнений, её неприязнь к Зоське сказочно ударилась о пол школьного коридора и обернулась спокойной и уверенной ненавистью. Самое смешное во всей этой истории было то, что, к величайшей досаде красавицы Гончарук, Зоське было всё равно. Ничто не брало Зоську. Лиза даже запереживала, не зная, как поступить, – может быть, даже и с мамой посоветоваться надо было бы.

Если бы знала Лизка, сколько Зося выревела ночных слёз обиды, то всё стало бы сразу на места. Но Зоська умела терпеть до чрезвычайности. Только папке рассказывала она о своих обидах. «Так… – вздохнул тогда Васька Добровский. – Давай учиться танцевать по-взрослому». – «Танцевать?» – «Да. Представь, что ты на берегу моря. В самом прекрасном платье. Дует тёплый ветер. Чуть шелестят акации. И волны целуют берег». Никогда папка так не говорил с дочкой – ну, вернее, до той поры, когда она внезапно повзрослела. Васька взял руку дочки, обнял за талию – и повёл, повёл, осторожно, медленно. «Поняла?» Ещё бы! Васька танцевать любил, мог, никогда не отказывал красивым женщинам, приглашавшим танцевать флотского лейтенанта… Но не изменял любимой Тасе. Хотя Тася танцевала с ним всё реже. Вернее, совсем не танцевала. Но вот и доченька выросла. Так и жизнь идёт.

Так и вышло, что за «гагаринский» год Зоська выучилась всем «взрослым» танцам – не тем народным, которые танцевала она вместе с Колькой на всяких концертах, а «настоящим». Да ещё и Стас с его твистом… Но с кем танцевать-то? Сердце Игорёчка было занято Лизой, бегал он за Гончаручкой, как собачка! Да и ещё. Пару раз перехватила Зоська взгляды Лизки. И поняли они друг друга с полувзгляда. Лизка даже улыбалась исподтишка. И уводила прочь ничего не замечавшего Кучинского.

Стервуха.

Но после того самого «твиста на комбайне» вся старшая школа загудела. Рядом с учительской какая-то слишком старательная душа повесила стенгазету. А на той стенгазете – на заглавном месте – красовалось фото Зоськи, указательными пальцами указывающей ритм босых ног. Час повисело то фото – и исчезло. Осталась только гневная статья. А фотку спёрли десятиклассники из Лизкиного класса. Вот так. Игорёк, не будь дурак, пригласил Зоську в кино. Лизка тем вечером заболела, и вообще…

И вот настала минута сладкого отмщения. Основного, запланированного торжества.

Вдруг музыка стихла. Свист динамиков хлестнул по ушам. Пары закрутили головами, не понимая. Из толпы зевак раздались свист и смех: «Механик опять пьяный!» Но… механик был парень толковый и «на минутку отошёл». И не успел никто ничего понять толком, как Витька заменил катушку, заправил ленту, щёлкнул ручкой – плёнка поползла, заглатывая секунды над танцплощадкой. Все услышали, как зашипела плёнка, как задышала электрическая тишина.

И взвыли саксы! Застучало! Ду-ту! Ту-ту! Ду-ту! Ту-ту! Ду-ту! Ту-ту! И в этот ритм ворвался, дуром взвыл странный, непривычный, чужой голос на чужом языке. Толпа у входа надавила и спрессовалась у невидимой черты дощатого помоста, а сзади раздался восторженный визг малышни.

Это была та же «песня комбайнёра»! Класс! Танцоры оглянулись – а со сцены уже спрыгнула Зоська, за ней Витька, Колька, ещё Валька Нестеренко – и пошли клином – прямо в центр площадки – твист-твист, твист-твист, раз-раз! раз-раз!

И впереди твистовала Зоська. Шаг-раз-два, шаг-раз-два! И вышивали они «ленинградским» стилем такую дорожку, что Стас должен был (просто обязан был!) гордиться! И шла (шаг-раз-два! шаг-раз-два!) Зоська прямо навстречу Игорьку. И смотрела хитро, с прищуром, чуть прикусив губу, глаза горели – и шла на него! Раз-два-два! Отпрянул в сторону Ромка, отскочил Тарас, глядя во все глаза, – завтра чёрт знает что будет, но надо быстро-быстро запомнить то, о чём только слышал, о чём в Киеве только шептались. Лизка стояла столбом, с самым дурацким видом, широко распахнув очевидно коровьи очи, так и держала Игорька за руку, а тот таращился на подходившую Зоську и танцевавших её друзей.