Индейцы и школьники

…Она вчера весь сарай перерыла, уж и ручки для сапок пыталась приспособить, но, как назло, все сапки сидели на ручках отлично – надо было сломать инструмент, а это уже было слишком. Ну не со штакетиной было идти играть? Сломаешь штакетину – как объяснить, почему курицы залезли в мамины астры? А в том октябре астры цвели удивительно пышно. То ли секрет мама Тася знала какой, то ли сложилось так удачно, но астры были удивительные – малиновые, лиловые, розовые, белые – буйные, пышные, роскошные. Не жалела Тася ни перегноя, ни рассады, ни своих сил. Цветы были её страстью, её разговором с природой, её молчаливыми спасителями, маленькими громоотводиками настроения – ведь они не кричали и не баловались, не шумели, не кричали, только ластились к шершавым, точным и ласковым рукам. Так что мамин палисадник был запретной зоной.

Что же делать? Зося уже серьёзно думала удрать куда-нибудь к речке за гибким прутом потолще да поровнее – под предлогом какой-нибудь важной операции, но операция как-то не придумывалась, да и мама могла ой как рассердиться за самовольный уход из дому. Уж и на заборе Зося висела, рассматривая соседский участок – а вдруг можно было бы найти там такую нужную круглую палку. Взяв папы-Васину пилу, она ходила возле бабкиной сирени, но старая Ульяна, заподозрив неладное, как назло, следила своими выцветшими голубыми глазами за таинственными перемещениями неугомонной и нелюбимой внучки по двору.

Зося нашла было старую подпорку для яблони, но подпорка была слишком старой и тяжёлой для девочкиных рук. От расстройства Зося уже думала хоть как-то обстрогать деревяху, но стоило ей прислонить здоровенную палку к сараю, как её глаза невольно зацепились за что-то под свесом крыши. Она так и села. Удочки… Её личная удочка была слишком тоненькой. Но папкина удочка! Самая уловистая, самая длинная. Удочка тянулась от одного края крыши до другого и висела на крючках, сделанных из длинных гвоздей. Зося разглядывала удочку удивительными папы-мамиными глазами – жёлто-зелёными с голубыми и тёмно-карими крапинками.

У Зоси с самого рождения были странные глаза, в которых слилась вся мамина и папина любовь. У мамы Таси были тёмно-карие глаза. Но не такого слишком тёмного цвета, вроде горького шоколада, и не желтоватые, нет, то были глаза цвета гречишного мёда – светящиеся, с аккуратными золотистыми лучиками, которые разгорались, когда Тася улыбалась, либо прятались, когда она сердилась, и глаза становились особенно тёмными, но не чёрно-злыми. А Васькины глаза… Они были как Чёрное море – синие-синие – и такие же, как морская волна, переменчивые – от безмятежной голубизны тихого полудня, напоённого жаром южного солнца, до закатной бирюзы. Но лишь Тася знала, как могут синеть Васькины глаза… Когда его сила наполнялась особой, лишь ему присущей лаской. Пропала она в этих синих-синих глазах…

Да… Так вот, Зосины глаза вобрали в себя противоположности – словно море и земля встретились. Когда Зося была ещё в люльке, папина синева плескалась в глазах рыжего младенца, заставляя стареющую Ульяну узнавать сыновью породу во внучке. И нет бы перемешаться и стать, к примеру, зелёными или карими – знаем же мы, что сильный карий цвет, особенно тёмно-карий, побеждает все другие цвета, – но невозможно, видимо, было победить морскую синеву отцовых глаз. И не смешались, вернее, не полностью смешались синева и мёд – так и получила Зося четырёхцветные глаза. И всю её жизнь никто и никогда не мог понять, какого же цвета Зосины глаза – то карие они, то зелёные, то вспыхивали золотыми искрами, то синева обжигала. Старые люди удивлялись и лишь многозначительно переглядывались, догадываясь о многом сокровенном, но предпочитали помалкивать – ни к чему судьбу тревожить…

Именно зелёными искрами засверкали Зосины глаза, вполне серьёзно наполнившиеся слезами обиды и волнения, – уж никак она не ожидала от Игорёчка такого промаха в такой важный момент! Но вовремя прикусила язык, хотя сердитые слова так и рвались с языка. А другие товарищи – Колька Гриценко и Ромка Рубинштейн – они просто вздохнули. И от этого вздоха, от Зоськиного молчания, от радостных воплей «щорсовской» команды лишь сильнее расстроился Игорёк. Он швырнул свою любимую палку в сторону и топнул ногой, попытавшись вцепиться в коротко стриженный чуб.

Его команда проигрывала. Но надо было держать фасон. Поэтому он снова старательно сделал безразличное лицо и сердито сплюнул.

– Ничего. Ничо! Посмотрим, как ты стукнешь, Тарас!

Капитан «щорсовской» команды Тарас Мельниченко был на год старше и почти на голову выше «мелкоты» с улицы Калинина. Поэтому он был снисходителен и спокоен:

– Дивись. Вчитесь, малята, як майстри грають.