In The Deep

Кацураги оттянула пальцем воротник кителя и кивнула. Плащ тяжело плеснул, конвоиры вытянулись на прощание, а я даже смогла недолго посмотреть в спину уходящему войд-коммандеру. Странная она. Прощаться вот не стала.

— Вперед, — кивнул блокмастер.

В лаборатории «Араил» царило оживление. У десятка голо-панелей суетились люди, они обменивались какими-то отрывистыми фразами на своем птичьем языке — ненавижу жаргон научников, и вот теперь это, наверное, последние слова, которые я услышу.

И что-то мне так по барабану, что аж самой противно.

Совсем рядом с массивной внутренней дверью, разукрашенной всевозможными «запрещено» и «соблюдайте», за отдельно стоящим столом сидела женщина и смотрела видеозапись, в отличие от остальных бездельников, ковырявших цифры, графики и прочую высшую математику.

Женщина в наглую курила — самые обычные сигареты — и терла висок.

Я даже не стала удивляться, когда меня повели именно к этой странной блондинке.

— Доктор Акаги?

Блондинка выковыряла из уха микро-динамик и подняла глаза:

— Да?

— Вы уже закончили? Это отступник Сорью Ленгли.

Доктор Акаги втоптала сигарету в пепельницу и зло сказала:

— Вы бы ее еще к вечеру привели поближе. У меня еще Червяк на сегодня.

— Извинения, доктор, — сухо сказал блокмастер. Вояки не любили ученых отродясь, а уж курящих ученых, которым устав почему-то не писан, — просто ненавидели.

— Сейчас. Надо прогнать тест.

Женщина встала и хлопнула в ладоши. Бардак в лаборатории тотчас же затих.

— Господа, еще один образец, всем внимание! Стэн, проверьте кинематику, Такуя, — низкоуровневые настройки, Мия — уровень сигма…

Она сыпала и сыпала распоряжениями по организации моей казни, а я скучала. Так и хотелось поторопить эту нудную беловолосую дуру. Я проглотила «образец», проглотила дерущие горло вопросы, на которые так и не получила ответов, — я все проглотила и теперь с интересом изучала лабораторию. Мне было интересно, сколько я успею тут поломать, прежде чем сработает охрана.

Будь я уверена в том, что меня убьют на месте, я бы устроила тут самый настоящий цирк даже в энергетических наручниках, а так… Перебьетесь.

Уже чуть ли не засыпая в чудовищной апатии, я зацепилась взглядом за видеозапись, которую смотрела доктор Акаги, и ощутила удар под дых: на экране в каких-то захватах билась Майя Ибуки. Ее трясло и ломало, а какой-то яркий нимб над ее головой лучился всеми оттенками зеленого. Потом гомон в лаборатории на секунду затих, и прошлый удар показался мне нежным тычком.

В брошенном на стол микро-динамике бился отчаянный крик — тихий-тихий, едва различимый на фоне гудения охладителей:

«Аска, умоляю, спаси!!»

Ты теперь знаешь, с каким боксом раскланялась на входе, правда? Знаешь, что это вывезли? Ты ведь знаешь, Аска?

От шока я опомнилась, только обнаружив себя в захватах на каком-то стенде — точно на месте докторши. Скука. Боль — я кого-то поломала там, в лаборатории, кого-то уволокли в медчасть. Всё было в прошлом, всё — и все.

Синдзи, Майя, Каору, Рей.

Простите меня. Я ошиблась там, где нельзя было.

Пожалуйста, простите меня.

Глава 20

Если вам доводилось испытывать фантомные боли, вы меня поймете. Даже если вам не отрезали руку или хотя бы палец, все вы когда-то кого-то любили так, что ах. Или ненавидели. И вот все уже успокоилось, утряслось, у вас верный друг, паршивых овец нет, ваша семья на хорошем счету в демографической службе, когда вот она — встреча. В монорельсе, в баре, в департаменте карточек. Неважно. Вы встретились, уже позабыв друг друга, — и что-то заныло. Можно хоть тысячу раз себя перекопать, но вы точно уверены: вам все равно.

А оно ноет, ноет, ноет… Страшная вещь — фантомная боль.

У меня болел мозг. Он не может болеть, но болел, словно его больше не было. В голове было пусто, пустоту наполняла боль, я, кажется, где-то лежала, и все это до омерзения походило на чистилище. С другой стороны, процессу стирания личности ничто не мешает выглядеть именно так.

«Ничего не вижу».

— Какой цвет перед глазами? — спросил голос.

— Никакого, — послушно откликнулась я. — Все черное.

Голос заворчал, а я с растущим интересом прислушивалась к миру. Тишина позванивала какими-то колокольцами, однозначно намекая на глухоту. Тогда какого дьявола я слышу голос? Додумать мне не дала яркая-яркая вспышка.

— А так?

Мне не пришло в голову ничего лучше, чем заорать от боли: свет выжигал меня на радостях, словно его только что создал сам господь бог, и ему не терпелось заняться чем-то. И пока я орала, перед глазами начала проявляться картинка: щедро залитая прозрачной жидкостью, неразборчивая, но все равно — картинка.

— А, вижу, — сказал голос.

«Это я вижу, сволочь», — подумала я и снова заорала. Теперь кто-то воткнул в розетку другой штепсель, и ко мне возвращался слух. Вернее будет сказать, что ко мне возвращалось ощущение собственных ушей, и если им верить, мир наполняли звуки пневматических резаков, ломаемого стекла и гула.