— Взгляд они не передают, а так — все удачно, — подвела итог войд-коммандер. — Даже глупо говорить, что я тебя такой и представляла.
— Представляли? — тупо переспросила я.
Кацураги встала, и тут обнаружилось, что она почти на голову выше меня и вообще — женщина видная, во всех выдающихся смыслах. Заодно сдуло сутулость. Войд-коммандер застегнула верхнюю пуговицу кителя и указала на койку:
— Садись. Я выпросила свидание с тобой не для тупых вопросов.
— Мне очень хотелось посмотреть на человека, который ушел от «Тени». Пусть даже на «Сегоки», но ушел.
Кацураги оперлась спиной на стену напротив койки и сложила руки под грудью:
— Ты в некотором роде знаменитость, знаешь ли.
— Знаменитость?
Войд-коммандер вдруг сделала широкий шаг вперед и щелкнула у меня перед носом пальцами. Я дернулась — но только мысленно. Но черт, это было быстро — не поспешно, а именно быстро.
— Молодец, — удовлетворенно сказала женщина, так же быстро вернувшись на место. — Так чего ты так тупишь?
— Прошу прощения, войд-коммандер.
Знаешь, Аска, а ты ведь уже поняла, кто стоял на мостике линкора, правда?
— Из-за тебя аннигилировали капитана, рулевого и еще около десятка офицеров «Тени», — удовлетворенным тоном сказала Мисато-сан. — Это был первый случай массовой казни офицеров на сверхдредноуте за последние сто лет. Так что можешь не сомневаться, тебя многие хорошо знают — пускай даже заочно.
Это был чистопородный бред, и мне не хотелось даже вникать в произнесенное. Что-то шло совсем не так: или тон Мисато-сан, или сама суть ее рассказа, или мои мозги.
— А откуда вам стало известно, что это я?
— Хороший вопрос, — сказала Кацураги. — Наконец-то. Мы не смогли выяснить, какой корабль тогда попал под случайный огонь «Тени». Очень уж мало от него осталось…
— … А потом был этот чудесный маневр, — сказала Кацураги. — Он был великолепен, и я еще тогда заподозрила, что Синдзи подобрал кого-то с подбитого судна.
— Синдзи? Подобрал?
— Ну да, — буркнула войд-коммандер. — Малыш — классный пилот, один из лучших, но этот маневр… Это не его стиль, совсем не его. Я, во всяком случае, его плохому не учила. А уж когда на Х67 мы нашли твой скафандр, вопросы отпали сами собой.
— М-мой скафандр?
— Да, — ответила Кацураги. — Неприятная история. Исчез наш осведомитель, исчезла Гончая, потом этот цирк на казни… Город пришлось уничтожить, опять же.
— Что?!
— А что тебя удивляет? — изумилась Кацураги. — Чего ты хотела? Беглая инквизиторша — это ерунда, но вы, засранцы, применили Аянами! Вся сеть полнилась снимками и роликами с камер.
Дрянной был улей, решила я. Да и хрен с ним, не жалко. Мне вспомнилась какофония сцинтианских похорон, вспомнились бездомные под стенами улицы-каньона, и я решила, что просто толком не верю в слова Мисато-сан. Они не умещались в моей маленькой рыжей голове.
Тесно им там оказалось.
— Так вот, я отвлеклась. Когда я узнала о тебе, сразу поняла, кто рулил «Сегоки» в бегстве от «Тени». И с тех пор ждала возможности встретиться с тобой лично.
Наверное, это была большая честь. Опять же, слишком большая для меня.
— Хочешь что-нибудь узнать? — спросила войд-коммандер.
Честно говоря, я боялась что-либо спрашивать: мне казалось, что следующая порция информации просто физически перешибет мой и без того непрочный хребет.
— Как вы поняли, что надо делать? — спросили мои губы, и — о чудо, — Кацураги меня поняла.
— Все просто, Аска. С того момента, как ты на трехстах «же» заложила противоторпедную спираль, я знала, что ты у руля. Дальше был вопрос техники.
— Техники?
— Техники, Аска, — слегка улыбнулась женщина. — Из всех решений ты выбираешь самые эффективные, а из самых эффективных — самые… ммм… Безголовые.
Я замерла. Одно предложение — и весь мой боевой опыт вкупе с психологическим портретом. Все и правда просто: она меня просчитала.
— Что случилось с Синдзи? Чего ради это все?
Ох, черт, это снова я. Снова мне неймется.
— Это тебе без надобности, — спокойно ответила Кацураги.
И не сомневалась. Я встала.
— Мой приговор уже известен?
— Приговор? — удивилась Кацураги. — Технически мы обязаны передать тебя Черному Трибуналу, а они озаботятся приговором. Практически это лишено смысла.
— Почему?