In The Deep

Я держала в себе панику, старалась фиксироваться на деталях, и холод оружия у шеи сильно этому помогал. Не рыпайся, Аска, подсказывал этот ствол. Не дергайся, молчи и слушай, потому что на тебе уже давно энергетические кандалы, и ты только и можешь, что оценивать ситуацию.

— Рыжая очнулась, — сообщил голос надо мной.

Тут же у шеи возник второй ствол — еще более холодный. Я даже примерно не представляла, чем в меня тычут, и это здорово раздражало. И успокаивало. И раздражало.

Это как тебе только что сообщили о лишении гражданства, ты идешь в донорский центр, а по дороге тебе оттаптывают ногу в толпе — да так, что палец отстреливает болью по все ноге. И ты, подволакивая больную конечность, плетешься туда, где тебе ее все равно отпилят, и думаешь, какая дерьмовая штука — жизнь.

Ногу отдавили, а ты ему даже на спину не плюнула.

— Смирно!

Боты залязгали по палубе, чувство стволов пропало, а потом меня вздернули и двумя движениями поставили на колени. Руки за спиной, тяжелая перчатка на затылке — знаю-знаю, плазмоинвертор прямо в ладони. Зато я смогла оглядеться.

Мы были в шлюзе. Штурмовые захваты не позволяли закрыться внешним воротам, и в просвете было видно кишку абордажного канала. Привод луча-захвата сдвинули по направляющим к переборке, а рядом со мной поднимали с пола попутчиков: у Майи на шее виднелось пятно от шок-патрона, Нагисе все-таки сломали руку. А что произошло с Синдзи, я не поняла: он бессильно висел мешком, удерживаемый за шиворот десантником.

В абордажном канале показались люди, и мне стало нехорошо. После разгромного поражения, после осознания, что ждет меня ни много, ни мало казнь. После всего-всего мне стало нехорошо. Потому что в просвете абордажного канала впереди небольшой группы людей шел канцлер Империи.

Его Тень.

— На охранение! — сипло рявкнула команда.

В шлюзе стало чуточку темнее, когда на борт фрегата ступил невысокий человек в простой форме высшего офицера — всего лишь длинный темно-серый сюртук, строгие брюки, бледно-серые перчатки. Ну а лицо его все видели по-своему. Я уяснила, что на этом лице есть флотская бородка и багровые очки, а дольше разглядывать Его Тень мне не хотелось.

Хоть как это понимайте.

Сопровождающие расплывались в тумане, отчаянно хотелось закрыть глаза. Я не знаю, как там с Червями Пустоты, не знаю, есть ли у людей аура, но от этого… существа хотелось бежать очень быстро. Просто из страха за свой рассудок.

Я опустила глаза. Интересно, что хуже: быть отступницей или пособницей человека, который обокрал Его Тень. Или даже так: припомнят ли мне вообще бегство из Инквизиции?

— Приведите его в чувства.

Глубокий голос канцлера звучал сразу со всех сторон, будто его ввели прямиком в мозг. Я слегка повернула голову, чтобы рассмотреть, что там делают с Синдзи. Державший его десантник активировал запястную аптечку и приложил предплечье к шее обормота. Тот дернулся и замер в мертвом захвате, глядя прямо перед собой.

Сочувствую, Синдзи, от всей души. Очнуться и увидеть над собой канцлера — это кошмар.

Наверное, это был первый момент, когда во всем этом ужасе я ощутила себя по-настоящему виноватой. Не проигравшей, не побежденной — а именно виноватой.

«Прости меня, мой капитан. Пожалуйста».

— Долго за тобой пришлось бегать, сын, — сказал Его Тень.

Я продолжала глядеть на эту сцену, даже когда до меня дошел смысл сказанного.

«Сын?!»

— Это было безответственно.

— Я… — выдохнул Синдзи, во все глаза глядя на канцлера.

— Поговорим после восстановления памяти, — отрезал Его Тень. — Пока что ты бесполезен.

Обормот смотрел в лицо канцлеру, и я только сейчас — после всего этого насчет «сына» — поняла, что тут не так. Чертов заика пялился в лицо человека, на которого боялась взглянуть огромная держава — пялился снизу вверх, с недоумением, растерянно, со страхом. Да, все это было, но он, черт побери, смотрел.

— Рей, — сказал Его Тень. — Подойди.

Аянами вышла из-за спин солдат и встала рядом с Синдзи.

— Ты разучилась кланяться, кукла? — спросил канцлер.

Девушка склонила голову, попыталась выпрямиться — и застыла.

— Ты разучилась извиняться?

Тот же бесстрастный тон, наверное, изучающий взгляд. И мне, стоящей на коленях, видно ее глаза — глаза человека, которому очень больно. В алых глазах последней из Аянами плавилась нечеловеческая боль, прошла еще секунда — и она вздрогнула, склоняя голову все ниже, а я была слишком потрясена, чтобы понять, что воздух уже звенит от чудовищного напряжения боевой энергетики, а у меня из носа течет тонкая струйка крови.

Правый кулак Его Тени небрежно сомкнулся, и Аянами рухнула на колени.

Я видела только опущенные белые волосы, вздрагивающие плечи. Теперь я чувствовала себя не только виноватой, но и лишней. И еще сильнее виноватой. И — потрясенной: страшно было даже представить, как можно сломать Рей.

— Всех на «Ясиму», кроме этих двоих, — сказал Его Тень.

— Есть!

Меня потащили, но я извернулась уже в самом абордажном коридоре. Шлюз «Сегоки», освещенный мертвенным светом, две фигурки на коленях, и одна тень над ними.

Его Тень.

* * *