— Да… Люди зовут его Первородным Грехом. Потому он так мил, не правда ли? Сейчас он поднесет тебе чашу с лучшим вином на Земле, а ты вручи ему это, — сказала Морта и протянула Тихону легкий и острый кривой меч. — Осушишь чашу до дна, брось ее в толпу и смотри. Только не отрывай глаз. Иначе все плохо кончится. Для тебя плохо…
А толстяк уже протягивал повелителю огромный кубок.
— Чего же ты ждешь, Тио? Пей!
— До-пос-лед-ней-кап-ли! — скандировало многоголосым хором окружение. — Пей-до-дна-до-дна-до-днааа…
Он прильнул к краю кубка. Странно. Лучшее вино, а вкус… Слегка горьковатый, необычный, но… С каждым глотком напиток становился все приятнее и приятнее. Тихон был бы и рад оторваться, да не мог. Настолько сильно хотелось еще, и еще, и еще… И только когда последняя капля пробежала со дна по гладкой стенке сосуда, кубок оторвался от губ. Рука пошла в сторону, сделала мах и отбросила ненужную более чашу в самую гущу гостей.
Раздались овации. И снова грянула музыка. Только теперь другая. Грозная и одновременно лихая. Как воинский марш.
А рядом творилось что-то страшное. Кошмарный спектакль. Толстячок — Первородный Грех — теперь уже не казался милым и безобидным. С личиком, обезображенным гримасой ярости, он поочередно выдернул из толпы десятка три молодых людей — юношей и девушек — подвел их к бассейну. Потом, не давая никому опомниться, запрыгал, словно мяч, снося кривым мечом головы. Те отскакивали прямо к ногам «Великого Тио», тела принесенных в жертву падали на колени, и из их разверзнувшихся артерий в бассейн лилась кипящая алая кровь. Хлестала шумными клокочущими потоками…
Колокольчики звенели — смеялась Марта. А гости хлопали в ладоши и улыбались. Улыбались и хлопали…
Внутри у Тихона все опустилось. Он почувствовал резко накативший на него приступ отвращения. До тошноты. Хотелось закрыть глаза и бежать. Да! Именно так, с опущенными веками! Но как? Куда? Где выход?
— Тио, я велела тебе выпить все! Все до последней капли! Как посмел ты ослушаться зла? Инкарнатор тобою недоволен! Верните ему кубок! Эй, Первородный! Найди его и поднеси своему Повелителю! Он должен исполнить долг до конца!
Кровавый карлик отбросил ненужный более меч и смешно потрусил в толпу. Но тяжелая чаша сама вылетела ему навстречу, сбила с ног и, не потеряв направления, пронеслась над головами Морты и Тихона. Ухнула прямо в бассейн.
— Кто?! — оглушительно завопила Морта. — Кто посмел это сделать?!
В воздухе повисла звенящая тишина. Сама хозяйка теперь прелестницей не выглядела. Разъяренная фурия — тощая, жилистая, с редкими волосами и обвисшей грудью.
Тихона вырвало. Прямо на мертвые головы несчастных жертв.
Последнее, что он услышал, были слова Морты. Произнесенные грубо. И жестоко.
— И все равно ты обручен со злом. Можешь убираться. Все равно вернешься, прятаться тебе негде. Тебя выбрал Инкарнатор…
Когда он очнулся, то первое, что увидел — каменную стену. Но была та не черной, а солнечно-желтой. Все тело ныло, словно его накануне охаживали палками. Шея не гнулась.
Может, его и вправду избили? Диавольская Марта…
Приложив немыслимое усилие, Тихон приподнялся на локтях и огляделся. Обстановка показалась знакомой. Где? Где он ее видел?
Откуда-то издали раздались чеканные шаги. Приближающиеся. Сработал инстинкт самосохранения. Тихон перевернулся на живот, встал на колени и так, как мог быстро, пошел к тяжелой портьере. Укрылся за ней, вжавшись боком в холодную стену. Темно, тепло, пыльно. Не чихнуть бы. Плотная ткань не пропускала ни света, ни сквозняка. Выглянув сквозь тонкую щелочку наружу, Тиша заметил двоих офицеров, шагающих сквозь зальную галерею.
Вот оно где! В Летнем Дворце матушки-императрицы. В Янтарной комнате! Господи, помилуй, как же я попал-то сюда?
Но не об этом сейчас надо было думать. А о том, как скорее унести ноги. И незаметнее.
К черной лесенке пробраться? Пожалуй. Путь известен.
Тихон уже собрался подняться на ноги — по стеночке. Потянулся привычно к вороту, чтоб ослабить, оттянуть — чтоб дышать полегче. И только тут ощутил, что…
Да. Он был наг. От макушки до пят.
Боже милосердный, неужели все правда?
Больше ничему не удивляйся
Да, началось. Нечто странное.
То есть, в любое другое время и в любом другом месте странным бы это вряд ли показалось. Но на вилле в оливковой роще такого безобразия еще не видели.
Во-первых, обитатели дома проснулись раньше «заведенного порядка» на целый час.
Во-вторых, завтраком даже и не пахло.
В-третьих, прямо под окнами какой-то белобрысый здоровяк под звуки громкой песни, исполняемой хриплым голосом на чужом языке, которая, впрочем, и слышалась из такой же трескучей магнитолы, пристроенной на краешке веранды, делал утреннюю разминку в одних лишь трусах. В спортивных.
От такого откровенного хамства обитатели дома успели здорово поотвыкнуть. И, тем не менее, не столько возмутились, сколь заинтересовались.
Минут через пять на улицу вышел младший хозяин. Паренек лет четырнадцати-пятнадцати. Он подошел к незнакомцу, встал напротив и, взглянув в глаза, спросил на английском с жутким акцентом: