Император Николай II и заговор генералов

На это косвенное, но тяжкое обвинение Алексеевым Государыни отвечает Мельгунов: «Слова ген. Деникина, конечно, многократно цитируются. Мы имели случай убедиться на довольно ярком примере, что автор “Очерков русской смуты” не всегда точно воспринимал в воспоминаниях слова Алексеева (cм. главу “Творимые легенды” в книге “Мартовские дни” “Возрождение”, тетр. II). Ведь надо предположить, что Алексеев допускал, что “секретная” карта без его ведома была воспроизведена специально для Императрицы – эта копия и была в революционные дни найдена в бумагах А.Ф. Вероятно ли это? Если бы перед Ней была подробная карта, Она не смущалась бы подчас некоторыми географическими названиями – напр. Белоозеро: “уже не знаю, где это такое”… До Алексеева могли дойти не совсем точные сведения. Не шла ли речь о карте секретных маршрутов Царского поезда по фронту, о чем упоминается еще в переписке 3 ноября 15 г.?» (С. Мельгунов «Легенда о сепаратном мире»).

В общем, кто-то из этих двух генералов соврал. Но соврал злобно, с явной инсинуацией клеветы. Не будем этому удивляться, в 1917 году генералы делали дела и похуже. Не будем забывать, что говорили генералы в то время. Деникин пишет о Брусилове: «Наивно было, например, верить заявлениям ген. Брусилова, что он с молодых лет “cоциалист и республиканец” (При получении генерал-адъютантских аксельбантов Брусилов поцеловал руку Государю. – В. К.).

Русское кадровое офицерство в большинстве разделяло монархические убеждения и в массе своей было во всяком случае лояльно».

А на стр. 151 того же труда Деникин говорит уже совсем другое: «Да, революцию отменить нельзя было. Я скажу более: то многочисленное русское офицерство, с которым я был единомышленен, и не хотело отнюдь отмены революции».

Да, несомненно одно – Деникин был республиканцем со всеми вытекающими отсюда последствиями. К нему, конечно, примыкал по своим убеждениям и генерал Л. Корнилов.

А вот что пишет Деникин о том, как был уволен первый революционный Главковерх Алексеев:

«В ночь на 22 мая получена была телеграмма об увольнении ген. Алексеева от должности, с назначением в распоряжение Временного правительства и о замене его генералом Брусиловым. Уснувшего Верховного разбудил ген. – квартирмейстер Юзефович и вручил ему телеграмму. Старый вождь был потрясен до глубины души, и из глаз его потекли слезы. Генер. Алексеев потом в разговоре со мной обронил такую фразу:

– Пошляки! Рассчитали, как прислугу. Со сцены временно сошел крупный государственный и военный деятель, в числе добродетелей или недостатков которого была безупречная лояльность в отношении Временного правительства».

Деникин, наверно, и не подозревает, какой обвинительный приговор выносит он Алексееву, этому «крупному государственному и военному деятелю». Безупречная лояльность Временному правительству означала полное содействие тому развалу, который учинило это «правительство» по приказу настоящего правительства, находившегося в Совдепе. Этот развал касался прежде всего армии. Наша доблестная Русская армия, в течение веков бывшая гордостью Российской империи, после переворота в феврале и выпуска приказа № 1, превратилась в полчища разнузданной, озверевшей, охамевшей солдатни, в трусливое стадо, показавшее себя в июне 17 года, как людей без всякой чести, мужества и дисциплины.

И среди этой подлинной сволочи (употребляю это слово в его филологическом значении) несчастные мученики офицеры, которых эта мерзкая солдатня преследовала, над которыми издевалась, часто била и убивала. Как же можно было быть лояльным к такому правительству? Уже Гучков при помощи Поливанова и «младо-турок» обезглавил армию, удалив наиболее приличных и верных своему долгу генералов.

Когда же военным министром стал Керенский, армия, как таковая, перестала существовать. Ведь тот же Деникин писал: «Еще более искренним был Иосиф Гольденберг, член Совета рабочих и солдатских депутатов и редактор “Новой Жизни”. Он говорил французскому писателю Claude Anet: “Приказ № 1 – не ошибка, а необходимость. Его редактировал не Соколов; он является единодушным выражением воли Совета. В день, когда мы “сделали революцию”, мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили – я смело утверждаю это – надлежащее средство”».