Император Бубенцов, или Хромой змей

Бубенцов вдруг понял, чего же от него хотят. Это было так просто, так элементарно! Справедливости! Правды и справедливости! Ощущение правоты переполняло его! И Ерошка нарочно, сознательно, для того только, чтобы поддержать милую неловкую соседку, сбросил на пол и свой фужер. Но эффекта, на который рассчитывал Бубенцов, не получилось. Фужер глухо ударился ножкой, подпрыгнул и не разбился. Нужного звона не получилось. Послышался короткий смешок. Кто-то из свиты Ордынцева, а скорее всего, сам Ордынцев произнёс нечто язвительное. Ерошка слов не расслышал, но напоминание о том, что он должен Ордынцеву червонец, глубоко его оскорбило. В три шага преодолел мешающее пространство, зацепился пальцами за нагрудный карман пиджака Ордынцева.

– Всё для блага человека? Для удобре… удовре… удо-влетворения потребностей! Так, что ли, теперь? – грозно прошумел Ерошка. – Это как так? На тоненького берём? На слезе ребёнка? Холуй!

Рванул на себя. Треснул нагрудный карман, выпал шёлковый платочек, вывалилась розоватая изнанка.

– Кто? Кто допустил? – отпихиваясь от рук Бубенцова, завизжал струсивший Ордынцев.

Несколько охранников кинулись к Ерошке. Он усмехнулся, встал в боевую стойку. С этими пингвинами никаких проблем возникнуть не могло. Проснувшаяся духовная мощь уже не могла уместиться в тесноте груди, всё прибывала и прибывала. Ерофей знал, что способен свалить всех одним ударом. Знал даже, как надо бить, чтобы враги посыпались, как домино. Всё решалось просто. Нужно было подпрыгнуть, выбросить в стороны руки и ноги одновременно. Такой приём показывали по телевизору, в китайском боевике.

Но не успел глазом моргнуть, как получил такой силы удар в скулу, что посыпались искры. И ведь что обидно – видел, как приготовлялся этот удар, только слишком запоздало начал уклоняться. Уклоняться, честно сказать, начал только через две или три секунды после удара. Реакция почему-то замедлилась. Бубенцов размахнулся, ударил в ответ. Но ударил в пустоту, поскольку уже падал на пол. Повалился, как мешок, к ножкам стола. Да ещё при этом так стукнулся лбом, что всё потемнело и внутри его, и снаружи. Близкие отреклись, отступились от Бубенцова, одна только верная дама с прожилками лила на его голову клюквенный морс из графина.

– Главное, без паники. Сохраняем полное спокойствие.

Бубенцов соображал, сохраняя полнейшее спокойствие и рассудительность. Он, конечно, был немало удивлён тем, что самым парадоксальным образом оказался вдруг на полу. Надо было подниматься. Однако, если подняться сразу, то среагируют, собьют с ног, навалятся сверху. Поэтому Ерошка не шевелился, а только дышал глубоко, готовился к действиям. Мозг его, несмотря на выпитое, работал, как часы. Ясно, чётко, слаженно. Так, по крайней мере, ему в тот момент казалось.

Приоткрыл глаза, определил положение врагов. Врагов была целая толпа. Несметная сила. Кулаком не достанешь, а вот если метнуть чем-нибудь, то… Схватить вон ту бутылку из-под шампанского. Если удачно попасть в середину, в гущу, то мир их разрушится и все эти черти посыплются, как кегли. Хорошо, что лежал он ничком. Тут удача сопутствовала Ерофею. Во внезапности атаки всегда заключена половина успеха. А у него как раз была такая возможность – разом оттолкнуться руками и ногами. Пока эти тюлени среагируют, рука успеет дотянуться до заветной бутылки. И он сделал это! Рванулся, вскочил на ноги, дотянулся…

– Хоба!..

Тяжёлый снаряд полетел в гущу врагов.

Взвыли страсти человеческие!.. И не семь их было, не семь, а гораздо, гораздо… Но, увы, Ерофею Бубенцову, несмотря на разящий удар, не удалось разрушить бюргерский мир. И даже ни единой кегли не смог повалить. Хотя и попал очень удачно, в самую серёдку. Потому что весь этот чуждый, враждебный мир, в который целился и в который метнул сокрушительный снаряд, был всего лишь отражением в гигантском настенном зеркале.

С великолепным громом, замедленно, плавно, отваливаясь большими кусками, падало зеркало, высвобождаясь из бронзовых оков. Ударившись о светлый мрамор пола, развесёлыми брызгами плеснуло по щиколоткам. Радуга вспыхнула в облачке мельчайших осколков, зависших в воздухе. Оператор телевидения с вывалившимся от наслаждения языком снимал бесценные кадры. Радуясь величайшей творческой удаче, запечатлевал то, что больше уже никогда и нигде не повторится в мире.

4

Драгоценное зеркало разлетелось вдребезги, со звоном и восторгом. Великолепно брызнуло во все стороны под крики ужаса и протяжные вопли всех случившихся в тот момент здесь женщин и мужчин.