Император Бубенцов, или Хромой змей

За ночь радостная сумятица мыслей и чувств улеглась, успокоилась. Теперь ещё яснее видел и понимал, что в Книге записаны живые свидетельства очевидцев, участников событий. Это передавалось не логикой, не убеждением, не аргументами – а самим духом. Все главные вопросы разрешались, он видел цельную, связную картину мира.

Ещё вчера Бубенцов верил, что вместе с неизбежной смертью тела уничтожится навсегда его самость, угаснет сознание, а вместе с этим пропадёт и образ мира. Наступит тьма, которую он не сможет ощутить. Потому что его уже нигде не будет. Оставалось признать со вздохом, что жизнь всякого человека – ничтожный миг, искорка, вылетающая из костра и гаснущая в тёмной бездне.

Теперь же всё обретало смысл. Земная жизнь – время формирования того существа внутри тебя, которое призвано вступить в бескрайнее, бесконечное будущее. В то будущее, которого пока нет. Его нет, кто спорит? Но ведь оно тем не менее – есть. Ибо будущее наступит непреложно. И это тоже бесспорно.

Иногда отрывался от чтения. Беспокойно оглядывался, привставал… Нужно было срочно передать сокровенное знание Вере. Нельзя оставлять в неведении любимого человека, нельзя! Ведь это самое главное! Но как убедить? Сложнее всего доказать то, что очевидно! Нужно было подготовиться к разговору, отрепетировать. Предвидеть возражения, чтобы опровергнуть их.

– Ты утверждаешь, что Бог – это Любовь, – говорила Вера. – Как могла Любовь задумать муки для созданных людей, пусть и грешников?

– Нет никакого ада! – находчиво отвечал Ерофей. – Смерть – это переход в иную стихию, в свет. Нет никаких котлов, кипящей смолы, крючьев. Не придумывал Бог специального концлагеря для грешников!

– А как же вечные муки? – ехидно возражала Вера.

– А никак! За порогом смерти – иная стихия, огненная. Нужно загодя, ещё в земной жизни, готовить себя к ней. Потому что пламя Божественной Любви нещадно выжигает в душах всё тёмное, злое. Это больно. Грешным душам больно в раю. Так что если и есть ад, то устроен он лишь для того, чтобы там могли укрыться грешники, передохнуть от слишком опаляющего, слишком страшного для них огня Любви…

Новое мироощущение утверждалось, возрастало в нём, он слышал рост, чуял спокойное властное движение, которое нельзя остановить.

– Адам и Ева съели плод познания добра и зла. Нарушили запрет и были изгнаны из рая. Всеведущий Бог знал про это наперёд? Зачем же твой Бог позволил им согрешить?

– Затем, Вера, чтобы человек узнал, каково это – жить без Бога! И не теоретически познал, а на собственном горьком опыте! На своей шкуре! Вот для чего!

– А зачем войны, болезни? Зачем страдают невинные? Зачем дети умирают?

– Ровно затем же…

Всё таинственно совершалось само собою. Бубенцов читал финальную часть книги. Конец мировой истории оказался не очень радостным и входил в противоречие с ярким, морозным, солнечным утром. Всё заканчивалось Апокалипсисом. Мир перед концом подпадал под власть царя-антихриста. Но даже и это страшное предупреждение, это сбывающееся на глазах пророчество ничуть не огорчило Ерофея Бубенцова. Потому что ветхий мир должен был сгореть, уступить место новому.

Он закрыл книгу, резво встал, прошёл в умывальную. Откровение, прочитанное им только что, не шло из головы. Как ни удивительно, знание того, что весь этот всемирный балаган должен в скором времени закончиться, не угнетало, а, наоборот, приносило успокоение и отраду.

Принимал холодный душ, отфыркивался, приплясывал, принимался напевать. Улыбка сама собою растягивала щёки. Дух пребывал в бодрости, веселии, плоть ликовала! Теперь ему совершенно ясна была подлая цель тысячелетнего ордена без мечей. Наконец-то осознал в полной и ясной мере, что означало избрание его на царство. Всего лишь генеральная репетиция прихода иного, страшного, царя. Сперва история происходит в виде фарса, а затем осуществляется в виде трагедии! Царь нужен был им всего лишь как предтеча всемирного царя – антихриста.

6

Теперь, когда открылся перед ним подлинный смысл происходящих событий, Ерофей Бубенцов не спешил. Решение было принято твёрдое, окончательное, неколебимое!

Несколько молчаливых слуг сноровисто обрядили его в казённые одежды. Бубенцов покорно поворачивался, поднимая руки, давал себя препоясывать. Впервые без всякого сопротивления и протеста отправился на положенные ему по ранжиру и этикету дежурные процедуры. Теперь в его шагах ощущалась необходимая сила, решимость, воля. Свет всё время оставался за спиной, длинная косая тень падала перед ним, когда проходил бесконечной анфиладой комнат.

Вся дворцовая челядь: официанты, сторожа, горничные, посыльные, курьеры, егеря, слуги, независимо от ранга – была одета в одинаковые светлые одежды. Встречные люди, завидев его, отступали к стене, отодвигали тележки с никелированным инструментом, замирали, клонили головы, пока он церемониальным шагом проходил мимо. Так в церкви отступают и клонят головы прихожане, когда мимо проходит дьякон с кадилом.