Император

 Он устроился между ее ног. Боже, она любила, когда он это делал. Она извивалась возле него, чувствуя, как его плечи раздвигают ее бедра, а его рот опускается на ее холмик. Он покрывал нежными поцелуями ее кожу, его щетина царапала ее чувствительную плоть.

 Подождите, почему у него щетина?

 — Я так чертовски зол на тебя, грязная девочка, — прорычал он, все еще целуя ее бугорок, не двигаясь туда, где ей были нужны его губы.

 Почему он злился на нее? Это она злилась на него.

 — Эта киска узнает меня даже во сне, так ведь, малышка?

 О, да. Она так промокла, ожидая удовольствия, которое, как она знала, он ей принесет. Она сомкнула бедра, пытаясь заставить его поторопиться. Ах, она скучала по нему, скучала по его прикосновениям, скучала по этому грязному рту. И ей очень нравился этот сон.

 Пальцем он провел по ее складкам, и она почувствовала, как ее бедра отрываются от кровати. Это было так реально.

 — Ты поедешь со мной домой, малышка, — сказал он ей.

 Ей бы это понравилось. Она скучала по территории, по лесу, по холмам, по людям. Она так давно его не видела. Она хотела домой.

 — Проснись, Амара, — приказал он ей.

 Нет, если она проснется, то потеряет его. Она не хотела просыпаться, не сейчас.

 Его язык облизал ее складки. Боже, это так хорошо. Слишком хорошо.

 Амара моргнула и открыла глаза, глядя на вентилятор в потолке, работающий на полной скорости, чувствуя, как ветерок ласкает ее твердые, обнаженные соски, чувствуя себя влажной между обнаженными бедрами. Ей потребовалась секунда, чтобы осмыслить все: черную гладкую игрушку, которую она брала в постель, отброшенную в сторону, Лулу, дремавшую на полу у двери, темную комнату, из-за того, что уличный свет проникал в ее окно, и очень сердитый, великолепно голый, слегка бородатый Данте Марони между ее ног.

 Какого черта?

 С учащенным сердцебиением она внезапно схватилась за простыни и попыталась отскочить назад, но ее остановило его сильная хватка вокруг ее бедер.

 — Что ты.. ох дерьмо.

 Ее слова закончились стоном, когда он потянул ее вперед, раздвинул ее бедра и погрузился между ее ног.

 Амара вцепилась в его волосы одной рукой, другая касалась простыней рядом, она слишком быстро выдыхала, когда его язык входил в нее. Дорогие боги куннилингуса благословили этого мужчину ртом, которым он так хорошо умел пользоваться.

 Она закусила губу, притянув его голову ближе, бессмысленно, почувствовав, как волна удовольствия накатывает на нее.

 — Да, — выдохнула она. — Боже, Данте, пожалуйста.

 Он поднимал ее все выше и выше, его большой палец медленно поглаживал ее клитор, ох, как медленно, доводя ее до самого края, прежде чем внезапно остановился.

 — Клянусь богом, Д...

 Его рука внезапно зажала ее рот, успокаивая ее, и он покачал головой. С колотящимся сердцем Амара широко раскрытыми глазами наблюдала, как он неподвижно стоял над ней, склонив голову набок, а вена на шее пульсировала, когда он слушал.

 Амара ничего не слышала, но посмотрела на дверь и увидела, что Лулу тоже оживилась, ее уши подергивались.

 В доме тикали часы. Где-то снаружи лаяла собака. Существа говорили в своем ночном ритуале. Но все это обычные звуки, ничего не тревожившие ни кошку, ни мужчину.

 Лулу вышла за дверь, чтобы посмотреть, и Данте отошел от нее, приложив пальцы к губам, предупреждая ее молчать, и бросил ей свою синюю рубашку. Амара кивнула, быстро застегивая рубашку, снова обрадовавшись из-за роста Данте, потому что рубашка доходила почти до колен, и схватила выброшенные трусики, натянув их.

 Она увидела, как Данте наклонился, чтобы подобрать пиджак, вытащив пистолет.