Имя врага

Уединившись в кабинете, соседствующим с архивом, он погрузился в чтение. Дело было довольно объемным и составляло четыре пухлых тома.

Оперативная работа по делу Мулявко была проделана на славу — совместно с отделом ОБХСС. Допрошены сотни свидетелей, проведено множество засад, наружных наблюдений. Мулявко разрабатывали серьезно.

С удивлением Емельянов обнаружил, что по делу Мулявко косвенно проходил Паук. Бандиты, которые били и калечили людей по приказу коммерсанта Мулявко, работали в банде Паука, и Паук получал от Мулявко деньги. Однако в момент этого уголовного дела Паук уже находился в тюрьме, мотал свой третий срок за разбой. Поэтому мог проходить по делу лишь в качестве свидетеля.

Листая дело Мулявко, Емельянов вспомнил, почему не видел лично Паука. К тому времени, когда Емельянов был переведен в уголовный розыск этого района, Паук уже был осужден и сидел. До перехода в Центральный район Емельянов работал в самом жутком и бандитском районе города — Ильичевском, где была Молдаванка и множество притонов. Емельянов раскрыл несколько громких дел, поэтому его перевод в Центральный район был чем-то вроде повышения по службе.

Но Емельянов работал не только в центре. Так как не хватало людей, ему приходилось захватывать и другие районы, в том числе и родную Староконку. Однако познакомиться с Пауком в центре ему не довелось.

И вот выяснилось, что Паук по делу Мулявко проходил в качестве свидетеля, так как организованных разбойных действий с его стороны не смогли доказать.

Просидев четыре часа над грудой этих бумажек, Емельянов вышел перекусить в соседнюю столовую, где съел несколько бутербродов с колбасой и выпил кофе с молоком. Затем снова вернулся к делу в архив.

И в конце третьего пухлого тома его ждал огромный сюрприз. Он вдруг обнаружил совершенно невероятную вещь! Печерский получил повышение по службе и направление на работу в органы госбезопасности после того, как отличился в деле Мулявко! Он не только координировал часть опергруппы и участвовал в расследовании этого громкого дела, но и проводил служебное расследование после взрыва на консервном заводе.

Именно благодаря его заключениям и выводам Грищенко сняли с этой работы и разжаловали в судмедэксперты. Заключение Печерского содержалось уже самом конце 4 тома. Из него следовало, что причиной взрыва на консервном заводе стала преступная халатность.

Грищенко не имел права отправлять людей проводить обыск в котле, не убедившись с помощью сотрудников завода в его полной безопасности. Для этого следовало всего лишь пригласить главного инженера завода и попросить обследовать котел. Однако Грищенко этого не сделал. Поспешил, проявил преступную халатность — словом, отлично продемонстрировал все качества, которыми отличался и сейчас, работая экспертом.

Котел оказался не обесточен, и, едва опер Стеклов полез туда, чтобы произвести обыск, произошел взрыв, в результате которого Стеклов оказался в реанимации.

Однако мрачное окончание нашумевшего дела никак не помешало Печерскому получить желанное повышение. Он был направлен на работу в КГБ.

А дальше… Дальше Емельянов получил подтверждение тому, о чем подозревал давно. На самом деле Печерский ему лгал, что было плохим признаком. Лгал, не договаривал — значит, проводил расследование. В действительности Печерский числился сотрудником отдела «ЭМ» — что означало эмиграцию. Майор занимался эмиграцией…

Теперь понятна была его связь со скрипачом. В чемодане, скорей всего, находились документы, связанные с попыткой скрипача выехать за рубеж.

Емельянов вполне сносно представлял себе теперь, как обстояло дело. По всей видимости, скрипач собирался выехать на гастроли за рубеж, а там — сбежать, остаться навсегда на западе. КГБ переполошилось именно по этому поводу.

Если бы скрипач остался на западе, это вызвало бы огромный скандал. Знаменитость мирового уровня, и вдруг предпочел сбежать из своей родной страны. Это было бы серьезным ударом для советского строя. Поэтому в КГБ сделали бы все, чтобы это не допустить.

Внезапно Емельянов понял еще одну страшную вещь. К смерти скрипача могли быть причастны сотрудники спецслужб. Они могли заставить его покончить с собой, вынудить каким-то образом это сделать. Каким бы страшным ни было это предположение, Емельянов чувствовал мороз по коже, когда об этом думал. А значит, такое вполне могло было быть правдой.

Вернув дело в архив, он, поблагодарив Леночку и, забыв назначить ей свидание, покинул территорию архива. Когда опер вышел на улицу, уже начинало темнеть. Наступил вечер.

В доме на Челюскинцев загорались огни квартир. Емельянову подумалось, что прежнее название улицы, Кузнечная, звучало более красиво. Однако с временем не поспоришь. И если улица стала Челюскинцев — значит, Челюскинцев, хотя от этого названия у Емельянова сводило скулы. Он умел глубоко скрывать свои взгляды, в которых, по общепринятым меркам, хватало антисоветского.

Емельянов снова поднялся на четвертый этаж. Дверь нужной квартиры была приоткрыта. Выглядело все так, как будто его кто-то ждал. Не став звонить, Емельянов зашел в коридор.