— Хунзахцы! Гамзат убит! Истребляйте его нукеров!
Спрятанное под одеждой оружие было извлечено. Мюриды, увидев хлынувшую на них вооруженную толпу, попятились к боковой двери. Под сводами соборной мечети послышались новые выстрелы, лязг железа, победные крики, стоны раненых. Оставшиеся в живых телохранители Гамзата с трудом закрыли дверь, ведущую в храм, и стали готовиться к схватке. Ворота, все двери и окна спешно запирались.
Хунзахцы окружили ханский дом. Они много раз бросались на штурм, но не смогли взять его приступом. Тогда Хаджи-Мурад сказал:
— Одна из наших пуль, моя или брата, сразила Гамзата, Осман пал. Я как молочный брат Абу-Нуцала имею право распоряжаться ханским домом. Подожгите его. Пусть сгорят последние мюриды.
Хунзахцы стали выносить из сеновалов копны сена и соломы. Огромные костры запылали в помещении нижнего этажа. Языки пламени, облизывая бревенчатые потолки, подбирались к покоям. Выкуренные дымом и жарким дыханием огня, перепуганные мюриды выбрасывались из окон.
Ханский дом пылал. Зарево пожара ярко освещало заснеженные склоны гор. Шумел, торжествуя, Хунзах. Только перепуганные псы, задрав морды, жалобно выли. Неподвижно стояли уздени Хунзаха во дворе ханского дома в ожидании очередной жертвы, выбросившейся сверху. Меткая пуля или взмах лезвия приканчивали ее.
Юноша в серой чухе с засученными рукавами и лихо сбитой на затылок косматой папахе метался из стороны в сторону. В густых зимних сумерках на алом фоне пожарища казалось, что он исполнял какой-то быстрый ритуальный танец. Это был Хаджи-Мурад. Он легкими прыжками, с ловкостью акробата, подскакивал то к одной, то к другой жертве и так же быстро отскакивал, давая возможность другим учинить расправу. Создавалось впечатление, что он кого-то ждал. И это было так.
Вот он как рысь кинулся на очередного мюрида и на сей раз не отступил. Перед ним стоял бритоголовый мюрид с багровым лицом. Задыхаясь от дыма, он судорожно кашлял и дико водил глазами. Хаджи-Мурад схватил его одной рукой за горло, второй занес кинжал и вонзил в сердце.
Несчастный рухнул на землю. Это был Хаджиясул-Мухаммед.
— Душман[44]! Предатель! Наконец-то я отомстил за смерть брата. Бросьте его в огонь! — крикнул Хаджи-Мурад. Он вытер лезвие о полу вражьей черкески, неторопливо вложил кинжал в ножны и усталой походкой направился к воротам.
Подойдя к дому, он увидел похоронную процессию. Со двора на деревянных носилках, покрытых черной буркой, быстро вынесли покойника. Никто не голосил. Даже мать Залму не плакала. Лица женщин, стоявших во дворе, казались окаменелыми. За эти месяцы в Хунзахе разучились плакать.
— Брат, — прошептал Хаджи-Мурад. Его лицо сделалось бледным. Он глянул с укором исподлобья в глаза деду. Они были спокойны. И во всей внешности Мусалова чувствовалась перемена. Он не сутулился, не клонил на грудь отяжелевшую голову. Казалось, он спешил не на похороны внука, а на праздничное торжество.
Хаджи-Мурад молча присоединился к процессии.
Почти стемнело, когда они пришли на кладбище. Хаджи-Мурад смотрел, как опускали тело брата, завернутое в белый саван, в темную яму. Его положили на доску, обратив лицом к востоку. Когда кто-то высыпал на покойного первую лопату земли, юноша вздрогнул и отпрянул, как будто увидел смерть. Он стал быстро читать молитву…
В эту ночь не слышно было юных голосов у мусаловского очага. Дед сидел как раненый коршун, угрюмо нахохлившись. Тихим монотонным голосом читал он Коран.
Хаджи-Мурад провел ночь в соседней комнате. Склонившись к коленям, писал он письма Ахмед-хану мехтулинскому, шамхалу тарковскому, извещая о том, что Гамзат-бек убит, резиденция сожжена, но остался Хунзах, который ждет достойного правителя.
Весть об убийстве второго имама Дагестана облетела не только всю страну гор, но вышла далеко за ее пределы.
Услышав об этом, Шамиль послал обращение к народам аварских обществ, требуя немедленного выступления против хунзахцев. Он писал:
«Истинно, то, что мы делаем во имя аллаха всевышнего, не умрет со смертью основоположников. Ведь умер же лучший, чем наши Гази-Магомед и Гамзат-бек, пророк Мухаммед, да будет над ним молитва бога!
Но всевышний всегда давал победу тем, кто защищает его религию. Истинно я клянусь Кораном, что не забуду учений пророка. Тот, кто хочет вознаграждений в земной и загробной жизни, пусть следует моему примеру!
Я жду вас после дня пятницы в Унцукуле. Приезжайте готовыми к выступлениям и сражениям.
Я также призываю ученых и храбрецов, возглавляющих край, стать предводителями и вождями. Раб божий Шамиль».
На призыв Шамиля откликнулись немногие. К Унцукулю в означенный день явилось всего несколько сотен старых, преданных мюридов. С ними Шамиль выступил в сторону Хунзаха.
Узнав об убийстве Гамзат-бека и изгнании мятежных горцев из Хунзаха, наместник Кавказа назначил восемнадцатилетнего юношу Хаджи-Мурада временным правителем Аварии.