Имам Шамиль

Умма-хан, отрок пятнадцати лет, быстроглазый, подвижный, дерзкий, не дождавшись ответа матери, заявил:

— Ну что же, я поеду и поговорю с этим неугомонным чанка. — В буйной голове избалованного паренька вихрем закружились легкие мысли показного удальства. Он вскочил на первого попавшегося коня и, опередив Кебед-Магому с нукерами, галопом поскакал к стану имама.

Растерянная, возмущенная Паху-бике приказала старцам Хунзаха следовать за ее сыном.

Как глупый воробышек в лапы старому коту попал Умма-хан в руки имама. Увидев высокого, широкоплечего, увешанного оружием Гамзата в окружении суровых чалмоносцев, он съежился в кабардинском седле…

На сей раз ни средний сын, ни почетные представители Хунзаха не возвратились из стана Гамзат-бека.

Опять заметалась ханша, предчувствуя беду, снова начала заламывать руки, посылая тысячи проклятий чанка. В отчаянии бросилась она к старшему сыну и глухим голосом выдавила из груди:

— Торопись!

Абу-Нуцал застыл в раздумье.

— Может быть, ты струсил или считаешь унизительным просить чанка, тогда я пойду, сама брошусь к нему в ноги, все же отец его был бек по происхождению… Мне ведь все равно, я готова на любые унижения ради моих сынов. Клянусь аллахом! Иди! Ты ведь мужчина…

— Хорошо, я пойду, — сказал решительно Абу-Нуцал и, выбежав из комнаты, приказал нукерам: — Седлайте коней!

Только выехал он с двумя сотнями охраны за ворота, как хлынул страшный ливень. Абу-Нуцал вернулся.

— Зачем?! — не своим голосом крикнула ханша, бросаясь к сыну.

Тогда Абу-Нуцал вновь вскочил в седло и, взяв с собой только восемь нукеров, как ветер полетел к лагерю Гамзата. Дождь кончился. Из-за клочьев разорванных черных туч, быстро плывущих на север, выглянуло солнце. Поднялись мюриды с земли, встряхивая с длинного ворса андийских бурок капли влаги. Кинулись к старшему брату Умма-хан и те, которые ждали помощи из Хунзаха.

Вечерело. В шумном лагере Гамзата, словно перед бурей, воцарилось затишье. Хунзахцы с Абу-Нуцалом и Умма-ханом стояли в сторонке от шатра мюршида. Мюриды, окружив их, держались на расстоянии.

Гамзат-бек не показывался. Никто не знал, где он, кроме некоторых приближенных. Мюршид молился в шатре Шамиля, молился долго.

Шамиль, видя, что имам медлит, подошел к нему, заговорил:

— Две недели мы топчемся под стенами Хунзаха, занимаясь пустыми разговорами. Разве ты не слышишь, как ропщут мюриды? Продовольствие, рассчитанное на десять дней, давно кончилось, воины хотят разбегаться.

— Я не знаю, с чего начинать, — перебив Шамиля, сказал Гамзат-бек.

Шамиль ответил:

— Тот, кто ищет удобного момента для какого-нибудь дела и случай ему представляется, должен им воспользоваться, иначе этот момент может больше не повториться. Кто нашел врага покинутым, беззащитным и не избавился от него, тот раскается в этом.

Тогда Гамзат-бек приказал:

— Иди скажи тем, кто пришел из Хунзаха, что я не отпущу их, пока не будут выполнены все требования, предъявленные мной ранее.

Шамиль в окружении вооруженных мюридов подошел к хунзахцам. Они стояли толпой недалеко от шатра мюршида.

Увидев направляющегося к ним Шамиля, Абу-Нуцал и Умма-хан, отделившись от остальных, вышли вперед.

Шамиль остановился на расстоянии пяти шагов от них. Свою речь он начал с молитвы:

— На аллаха да уповают верующие, ибо он владыка наш! Сбывается с нами только то, что им предписано. Слушайте, люди Хунзаха, приказ мюршида, избранного народом для продолжения богоугодных дел. Приказ таков: «Задержать сыновей хана и почетных людей Хунзаха в лагере до тех пор, пока правительница Паху-бике исполнит все требования Гамзат-бека».

Ропот недовольства пронесся среди хунзахцев. Мулла Нур, выйдя из толпы, заявил:

— Ты, Шамиль, человек ученый, законовед и, наверное, знаешь, что существует правило, запрещающее воюющим сторонам брать в плен представителей противника, пришедших на переговоры.

Старик пристально глядел в лицо Шамиля, которого совсем недавно в Хунзахе вырвал из рук разъяренной толпы. Шамиль тоже помнил об этом и потому, смущенно опустив голову, молчал.

Тогда, оттеснив Шамиля, вышел вперед Кебед-Магома.

— Если вы позволяете себе нарушать многие законы шариата, почему же мюршид не может нарушить одно из правил ведения войны, начатой во имя ислама?

— В споре не всегда рождается истина… В иных случаях несогласным лучше удалиться, — сказал Нур и хотел было идти, но один из мюридов преградил ему путь.

Возмущенный хунзахский ученый Мирзаль Хаджияв, выхватив кинжал, воскликнул:

— А ну-ка, удальцы Хунзаха, покажите свою мощь и силу этим наглецам!

Чопан-бек, племянник Гамзата, стоявший у палатки мюршида, кинулся на Умма-хана. Смелый парнишка выстрелил в него, но и сам свалился от пули Чопана.

Мюрид бывший рядом с Чопаном, бросился к Абу-Нуцалу и хотел нанести удар кинжалом по голове, но молодой хан уклонился, и удар пришелся по лицу. Хан выхватил шашку и, держась левой рукой за рассеченную щеку, бросился на толпу мюридов. Ловкими взмахами он уложил несколько человек, остальные отпрянули от него. Преследуя их, молодой хан наносил удары по спинам.

В это время послышался грозный голос: