Илиада

Как мы сказали, с религиозной проблематикой связаны концовки четырех книг поэмы. Первые две закачиваются образцами «историзма», по Риггу, — описанием алтаря Юпитера в Трое (I, 545 слл.) и призывом Париса к троянам действовать, надеясь на покровительство Венеры (II, 610 слл.). Объективизму этих пассажей[48] противостоят экспрессивные авторские вторжения в финале III и V книг. 20-стишная авторская тирада (III, 454 слл.; «критика», по Риггу) связана с обожествлением утонувших Диоскуров[49] — автор не только протестует против такого недостойного отношения к погибшим героям (которым он отдал должное, восхвалив их благочестие, pietas), но еще и сравнивает это сумасбродство с современными ему поверьями об Артуре. Пятую книгу завершает пространный (V, 513 слл.) авторский плач над Гектором. После традиционных сетований на непостоянство Фортуны и жестокость Парок Иосиф сравнивает с падшим героем недавно скончавшегося принца Генриха, и это сравнение, в отличие от предыдущего, имеет вполне позитивный характер: финал III книги — сходство в заблуждении, финал V — сходство в доблести. Таким образом, за двумя «троянскими» финалами (I, II кн.) следуют два «английских» (III, V)[50], и движение от I к V связано с интериоризацией проблемы (экфрасис [I] — речь персонажа [II] — авторская тирада [III, V]). От недолжного (III) Иосиф переходит к должному (V): не божественность, говорит он, а героизм; не ожидание возврата, а оплакивание; не порождающая нечистых богов «пагубная вольность Кекропова края» (III, 454), а благоразумный и искусный поэт («мы», V, 537); и в полном согласии со статьей Паркера Иосиф оставляет за античными богами школьное гетто метонимий (ср. их густоту в V, 536 сл.).

* * *

Гиральд Камбрийский, рассказывая, как они с архиепископом Балдуином проповедовали в 1188 году в Уэльсе крестовый поход, сообщает такую подробность:

«Когда достохвальное посольство таким образом завершилось и архиепископ направлялся из валлийских пределов в Англию, некоторые из его клириков, совершая путь с ним вместе и беседуя при нем об Иерусалимском странствии, вопрошали его, кто мог бы достойно изложить эту благородную историю о восстановлении Палестинской земли, совершенном нашими владыками, и о поражении, нанесенном ими Саладину и сарацинам. В ответ он сказал, что хорошо позаботился об этом и располагает человеком, способным превосходно изложить эту историю. Когда же они приступили с расспросами, кто это, он, обратившись к архидиакону Гиральду, ехавшему подле него, говорит: “Вот кто изложит ее в прозе, а племянник мой Иосиф — в стихах; я его придам архидиакону, дабы услужал ему и неотлучно сопутствовал”»[51].

Сам Гиральд не исполнил работы, к которой Балдуин счел его весьма способным, — история III крестового похода не была им написана. Но Иосиф написал эпическую поэму о крестовых походах, «Антиохеиду» (Antiocheis), о которой Томас Уортон (1728–1790) в своей «Истории английской поэзии» заметил: «Вольтер был изумлен счастливым выбором предмета, сделанным Тассо. Здесь мы видим, как поэт гораздо более раннего века, нежели Тассо, прославляет поход того же рода» (Warton 1840, CXXVIII). К сожалению, мы лишены возможности увидеть, чем стал эпический жанр под пером Иосифа в его более зрелые годы и в отсутствие ограничений, поставленных историческим источником, — уже Леланд в середине XVI века видел от «Антиохеиды» лишь отрывки. От него нам осталось сообщение об Эксетере как родине Иосифа и фрагмент текста об английских героях, впоследствии переписанный историком Уильямом Кэмденом (1551–1623).

О содержании поэмы говорить трудно: она, очевидно, должна была повествовать о деяниях архиепископа Балдуина и короля Ричарда; если ее название связано с Антиохией, то поэма каким-то образом касалась и уже легендарного к тому времени I крестового похода, когда этот сирийский город был взят крестоносцами[52]. Но Гомпф (Gompf 1970, 63) справедливо замечает, что названия на -eis образуются не от топонимов, а от личных имен (Энеида, Ахиллеида, Александреида, Тесеида), — и сам Иосиф свидетельствует о том же, когда в «Илиаде» (VI, 963) обещает петь войны Антиоха, Antiochi bella. Гомпф полагает, что этот Антиох был выведен Иосифом как символический противник христианской веры[53], и идентифицирует его с Саладином. Несмотря на привлекательность этой версии, приходится сказать, что основания, которыми руководствовался Иосиф, нам в точности неизвестны и никогда не будут известны[54].

Сохранившийся фрагмент «Антиохеиды» представляет собой следующее: