Иисус и победа Бога

Борьба затрагивает самую суть призвания и служения Иисуса. Голод, соблазн быстрого и дешевого «успеха», желание изменить призвание светить миру на призвание совсем иными средствами привести народы под свою власть — все это легко комбинируется в искушение усомниться в характере призвания, в котором он был уверен во время крещения у Иоанна. Еслиты — сын Божий… Иисус мог пойти разными путями, избрать разные программы. Ведь каких только образов мессианства не существовало! И в тогдашней культуре ничто не проясняло, как именно должен вести себя человек, считающий себя эсхатологическим пророком или, тем более, помазанником ГОСПОДНИМ. Ничто не проясняло, какой должна быть его программа и как он должен был ее выполнять[1645] Найти правильный путь можно было лишь в борьбе, пройдя через сомнения, неизбежные при продвижении по неизвестной территории, занятой врагом.

Если задуматься, евангелисты предлагают нам очень разумный ответ на вопрос о том, как Иисус представлял свою решающую победу. О том, что Иисус считал сражение успешным, говорит и его отказ от всех «мессианских» путей, предлагаемых ему средой. Можно быть уверенным, что Иисус постоянно испытывал искушение воспринять современное ему еврейское мировоззрение и действовать в соответствии с ним. И он не мог оставаться равнодушным к тяжелому положению других евреев, подвергавшихся дурному обращению со стороны Рима и в экономическом, и в политическом, и в военном плане. Искушение стать именно тем Мессией, которого они ждали, наверняка было очень сильным. Но, — с точки зрения его мировоззрения, — это было именно искушение. Иисус взглянул ему в лицо — и победил его, тем самым подтвердив то направление, в котором должно было развиваться его призвание.

Изучая общественную деятельность Иисуса, мы видим отсутствие у него того, что мы бы назвали стремлением к величию. Он не совершал яркие знамения с целью поразить толпу. Когда его просили об этом, он относился к этому как к западне и заблуждению, свидетельству жестокосердия[1646]. Он не замышлял антиримского восстания с прицелом на мировое господство[1647]. Способ, которым он возвещал Царство Бога Израилева, полагал ему начало, был не только принципиально новым, но и открыто противоположным этим другим способам. Победа, изображенная в Мф 4:1–11, — более или менее та же победа, которая осуществлялась в его служении (см. выше всю часть II). И в рамках нашей строго исторической гипотезы мы абсолютно вправе сказать: в душевной/эмоциональной/духовной жизни Иисуса нечто подобное почти наверняка имело место (или нечто, давшее основание к имеющемуся в Мф 4:1–11 рассказу). Рассказ Иисуса о победе над обвинителем этого требует. Для него символическая битва с подлинным врагом началась с сокровенного сражения в начале общественного служения. Продолжением стали споры с современниками, затрагивавшими и подрывавшими (см. главу 9) израильские символы. О том, где битва закончилась, мы еще скажем.

…Но если подлинный враг — не Рим, а сатана, то возникает вопрос: где же находится этот подлинный враг?

(iii) Где враг: Израиль и сатана

Где же, с точки зрения Иисуса, действовал сатана? Этот вопрос игнорировать нельзя. И если мы хотим увидеть служение, Весть и самопонимание Иисуса в истинном свете, на него необходимо ответить.

Уместно вспомнить нарративную логику, лежащую в основе Иисусовой версии израильского Рассказа. Как мы уже говорили, для рассказов характерно наличие трех игроков (или наборов игроков): посредник, помощники), оппонент(ы)[1648]. Кто в данной версии — «оппонент»?

Ответ ясен. Чтобы лучше прочувствовать ситуацию, посмотрим несколько отрывков, указывающих в этом направлении.