Но вот проблема — вглядимся в это странное высказывание! — Израиль уже пытался избавиться от беса и потерпел неудачу. Не вполне ясно, что конкретно имеется в виду, но общий пафос отрывка очевиден. Упоминание о «доме» — возможный намек на центральный институт и символ Израиля, Храм (кстати, вырисовывается и связь с другим загадочным речением: «Оставляется вам дом ваш пуст»[1640]). Под предыдущим «экзорцизмом» могут иметься в виду какие–то реформы, революционные движения или, возможно, даже восстановление Храма. От всего этого, говорит Иисус, толку было мало, даже стало еще хуже. Возможно, подразумеваются конкретные движения.
Я склоняюсь к первой из вышеперечисленных возможностей, но не считаю это принципиальным. Иисус вполне мог просто иметь в виду иудейские реформистские движения в целом, имевшие место в разное время. В любом случае мысль его понятна: такого рода движения способны очистить дом лишь на время, и они бессильны помешать возвращению бесов.
Предлагаемое мною понимание хорошо согласуется с критикой Храма (см. выше главы 8 и 9), а также позитивной программой Иисуса.
(г) Первоначальная победа
Когда же началась победа Иисуса над силами зла? Все три синоптических Евангелия отвечают: во время сражения перед началом Иисусовой проповеди[1642]. Тот факт, что версии Матфея и Луки сильно стилизованы и отшлифованы в литературном плане, не долксен закрывать нам глаза на два обстоятельства:
1) Для рассказа об искушении есть два источника: Марк и так называемое Q;
2) Если мы хотим объяснить слова Иисуса во время спора о Вельзевуле, нам придется предположить, что Иисус пережил в начале своего служения некий опыт, во время которого, как он предполагал, он одержал решающую победу над «подлинным врагом». Если Иисус говорил, что его экзорцизмы были дальнейшей реализацией предыдущей победы над бесовским владыкой, имеет смысл спросить: какую форму имело данное сражение? Когда оно произошло? И есть вполне реальная возможность того, что речь идет о борьбе, которую Иисус прошел сразу после крещения.
Как известно, сделать этот эпизод частью исторического исследования очень не просто. Яркие образы, искусно сплетенный рассказ. А тут еще картины художников: Иисус и странная маленькая фигурка с подозрительной внешностью. Неудивительно, что в XX веке многие считают все это несерьезным.[1643] Однако не будем забывать: во многих религиозных традициях (и очень часто — в христианстве) люди, ощущавшие призвание вести священную битву, говорили, что сражаются с некими невидимыми силами. Как XX веку заблагорассудится подвергать их рассказы анализу и психоанализу, отыскивать всевозможные объяснения (включая редукционистские), — в данном случае не принципиально. Допустим, что постпросвещенческое мировоззрение право, и все это — проявление религиозного невроза. Или что подобные, далеко не редкие, люди переживают какую–то внутреннюю борьбу. Мы не вправе делать одно, ни в XX веке, ни в каком–либо другом, — отрицать, что такой опыт характерен для людей того типа, к которому, видимо, принадлежал Иисус[1644]. Поэтому появление в наших источниках рассказа об этой битве, сколь угодно стилизованного и схематичного, нас не должно удивлять. Было бы странно, если бы его не было.
Конечно, эта битва — сокровенная жизнь Иисуса. Чтобы о ней узнали другие, Иисус должен был о ней рассказать сам. Сделал ли он это? Можно приводить доводы и «за», и «против». Если считать, что евангелисты или их предшественники (ведь рассказ есть и в Мк, и в Q!) выдумали эту историю как гипотезу для объяснения исторических фактов, то с учетом вышесказанного необходимо признать такую гипотезу правдоподобной. Во всяком случае, я считаю этот рассказ достоверным.