Иисус и победа Бога

Таким образом, Хорсли в принципе согласен с тем пониманием апокалиптического языка, который я предложил в NTPG[1611] и применил в главе 8 этой книги к предупреждениям Иисуса о грядущем суде. Сейчас я предлагаю пойти дальше: Иисус использовал образ космической войны для обозначения конкретных сражений, в которых участвовал лично он, и для передачи своего убеждения в том, что внутреннее содержание этих сражений — Битва против темных сил. Иисус верил: именно он должен вести истинную битву народа ГОСПОДА. Битву через противостояние не просто язычникам (хотя верования и поведение язычников он, как и его еврейские современники, несомненно, не одобрял). И не просто евреям–отступникам. Он должен был биться со всем направлением в еврейской жизни, которое придерживалось традиции священной войны, отстаивало ее и, возможно, надеялось привлечь его в свои ряды[1612]. Его битва — это битва с теми, кто хотел битвы. «О, если бы ты узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих»[1613].

С учетом еврейского контекста неудивительно, что раз Иисус возвещал Царство, многие ученые считают его еврейским борцом за свободу, — евангелисты же, дескать, предпочли это замолчать, совершенно изменив характер христианства[1614]. Хорсли предлагает довольно мягкий вариант данного тезиса, как отчасти и Кроссан[1615]. Однако проблема с таким подходом уже очевидна. Во–первых, как часто справедливо отмечают, он внутренне нелогичен и не опирается на факты[1616]. Во–вторых, он диаметрально противоположен тому направлению, в котором, как мы выяснили, развивалась деятельность Иисуса. Я не говорю, что программа Иисуса не имела отношения к политике. В своем учении, в своем вызове Израилю Иисус требовал именно отказа от воинствующего национализма. Надежды Израиля на национальное освобождение от Рима через войну — красноречивый симптом серьезной болезни, и их необходимо искоренить. Иисус предлагал иной путь освобождения — путь, который утверждал не только будущее Израиля, но и человечность его национального врага. Этим Иисус также утверждал будущее Израиля как света миру, а не как военного триумфатора, сокрушающего мир[1617].

Итак, что же произошло? Иисус напрочь отбросил битву, вместо нее проповедуя доброту ко всем людям? Нет и еще раз нет. Напомню о необходимости остерегаться анахронизма. В еврейском мировоззрении I века и почти наверняка в мировоззрении Иисуса было ясное ощущение присутствия альтернативного врага — темной силы, которая руководила всеми нападениями на народ ГОСПОДА. Один из ключевых элементов в восприятии Иисусом своей задачи было новое определение представлений о том:

• кто есть подлинный враг;

• где этот враг;

• в чем состоит стратегия врага;

• как его победить.

Если мы действительно хотим понять ход мыслей Иисуса, мы не вправе игнорировать эту тему. В Евангелиях она занимает важное место.

Таким образом, она удовлетворяет критерию двойного сходства и двойного различия[1618]. Конечно, этот критерий не дает стопроцентных гарантий, но все же есть разумная уверенность, что здесь мы имеем дело со складом ума самого Иисуса. Основная сила данной гипотезы состоит в ее способности пролить свет на общую картину фактов.

(ii) Кто подлинный враг: не Рим, а сатана

В израильском Рассказе иногда важное место занимали четыре великие империи, угнетавшие Израиль. Последней из них суждено быть разрушенной, когда Бог Израилев установит Свое Царство[1619]. В еврейских пересказах этой истории, относящихся к I веку, четвертое царство — Рим. Однако, с точки зрения Иисуса, Рим — если и враг, то не главный. Подлинный же враг народа ГОСПОДА — вовсе не языческие орды, окружающие Израиль. За израильским пленом стоит темная сила, именуемая в некоторых ветхозаветных традициях сатаною, или обвинителем[1620]. Битва, кульминация которой назревала, носила не просто военный, а космический характер (точно так же, как Храм был средоточием не только Израиля, но и всего космоса, — будем все время помнить о многогранности еврейского мировосприятия I века). И в этой борьбе язычники, включая тех солдат, которые могут принудить человека нести им вещи, — в конечном счете, собратья по несчастью. Иисус был убежден, что Израиль не вправе сказать: Рим — сатана, и дело с концом.

Эта тема обретает особую значимость в трех евангельских отрывках, которые мы по очереди рассмотрим. Контекст этих отрывков сопрягает упомянутые линии воедино. В каждом случае мы обнаруживаем имплицитный рассказ, добавляющий некоторые детали к новому рассказу Иисуса о Царстве и систематически разрушающий стереотипное понимание священной войны.

(а) Спор о Вельзевуле