Иисус достоин аплодисментов

— Тебе-то это зачем — понимать это? — не выдержав, чуть слышно, с трудом сдерживаясь, взглянул на него Сингапур.

— Мне это зачем? — Толян возмутился, его по-настоящему оскорбил такой вопрос. — Я тебе скажу, зачем мне это! — он уставился на Сингапура. — Я тебе скажу, зачем мне это, я тебе вот так скажу: Этому бы Пикассо к нам бы на работу, чтобы он по подвалам в дерьме полазил, хлебнул бы всласть вот этого бы искусства, тогда бы поглядел я, какие он бы там квадраты и параллелепипеды рисовал. Вот нагляделся бы он в этих черных подвалах… и космос бы увидел… и всякую там… вселенную. Вот он где настоящий Черный квадрат — наша работа. А то художники, творческие натуры… Поглядел бы я тогда на этих художников. — Очень хотел Толян этим задеть Сингапура и глядел он на него ядовито и с каким-то вызовом.

— Ну, хватит тебе, — возмутился Феликс. — Зачем парня обижаешь. Неважно он работает, но научится. Ты, поди, сам сперва не ахти как… — Феликс улыбнулся. — Не обращай, Федор, на него внимания, все у тебя получится, ты еще в начальники выбьешься, и будешь командовать над такими вот обормотами. Главное, что ты непьющий, а остальное все получится, — обнадежил он.

— Во-во — в начальники! Правильно, — не успокаивался Толян, — а мы быдло, мы и так, мы в Пикассо не понимаем, — поюродствовал он.

— А с чего ты взял, что он любит Пикассо? — встрял и Леха.

— Да у него на лице это написано, — не задумываясь, ответил Толян. — Ты на его морду посмотри, у него же морда нерусская. — А это уже был вызов и перебор, Толян понял это. — Да? — морда нерусская, — уже в шутку сказал он, по плечу Сингапура похлопал. — Ты не обижайся, на обиженных — сам знаешь что. работа у нас такая, с мое поработаешь — ого-го! — засмеялся он. — Все нормально, — хлопал он Сингапура по плечу, — все нормально. Ну, что, — сказал он уже всем, — поговорили и будет. Надо работать. Пошли.

Ничего не ответил Сингапур. Вторую смену он только работал, а его тошнило уже от этой работы, в дрожь бросало от одной мысли, что опять в подвал, в это дерьмо, с этими слесарями.

Что-то скотское было во всем этом. И сами люди, к которым они приезжали на вызовы, смотрели на них, как на скотов. Вторую смену работал он, и странное чувство — что еще немного, еще месяц и сам он поверит, что оскотинился он. Не замечал он за собой такой внезапной брезгливости к грязи; впрочем, сам он не отличался особой чистоплотностью, но его грязь была другая — краска. Он привык к ней, он не замечал ее, он не считал ее за нечистоту. Здесь же было дерьмо и гниль, и в этой гнили они работали, отдыхали, ели. Роняя в эту подвальную гниль кусок колбасы, Леха поднимал его выпачканными в канализационной слизи руками и ел. — Нормально, — смеялся он, — привыкнешь. Привыкнешь — и вот это по-настоящему пугало его. Привыкнешь к чему? Что ты стал скотиной, которую брезгуют пускать на порог квартиры? Люди ими брезговали, их старались обойти как чумных; с ними мирились, как с необходимостью… И ненавидели их. Конечно, ненавидели не все, но брезговали все, невольно, очень стараясь не показывать этого, стараясь не обидеть, но все одно — брезговали. Всякий раз он ощущал на себе эти брезгливые взгляды, когда из загаженного подвала они входили в чистые квартиры, проходили на кухни, оставляя после себя следы подвальной гнили. И везде эти терпеливые брезгливые взгляды. И еще одно обстоятельство, которое пугало его, пугало, пожалуй, больше, чем брезгливость — отчаяние людское. Часами ждали их, часами возле порванных труб, в воде и нечистотах, ждали и, дождавшись, выливали всю скопившуюся за эти часы ненависть.

— Мы вас пять часов ждем, в дерьме тонем!

— У нас одна машина на весь район! — огрызались слесаря.

— Пять часов!! — не слыша, кричали люди. И здесь уже, в отчаянии, в горячке, обвиняли слесарей во всем: что трубы сгнили, что краны прорвало, что залили их, что у них евроремонт, что у них паркет, что в квартире трубы они поменяли, что же, им и стояк за свои деньги менять?!! Что они, крайние?!! Кто им все это возмещать будет?!! И… пять часов они ждали!!! — И здесь уже не было смысла оправдываться, что одна машина на весь район, здесь надо было защищаться.

— Сволочи! — негодовали слесаря. — Мы к ним с починкой, а они на нас с топорами. Мы что, виноваты, что у них трубы сорок лет не меняли, мы разве в этом виноваты?! На нас-то что зло срывать?! Мы что, самые крайние?!!

* * *

Было три ночи, когда аварийка приехала на вызов. В блекло освещенном фонарями дворе толпились человек сто — казалось, вышел весь дом. Машина остановилась. Толян, Леха, Сингапур выбрались из машины. Сразу же толпа двинулась к ним.

— Что, опять ни за зря пропадать? — очень стараясь быть шутливым, произнес Леха.

— Ну, что, я поехал? — пошутил и Феликс. Но, видно, не до шуток было. И толпа совсем нешуточно приближалась.

— Вот они, бляди, суч-чье, — донеслось из толпы.