Игуана

Когда он, держась за черное мраморное тело Сабины, наконец, поднялся все ещё скрываемый краями ниши, и взглянул туда, в солнечное окно, образуемое на мраморном полу возле правого овального бассейна, там уже никого не было. Может, там вообще ничего не было?

Прячась в тени, образуемой колоннадой, переходя от одной ниши к другой, он достиг правого - западного портика, откуда место, где резвились молодые любовники минуту назад, просматривалось особенно хорошо.

Нет, увы, это было...

В метре от края бассейна, на белом мраморном полу, сиротливо лежал коричневый черепаховый гребень с тремя средней величины брильянтами. Он привез этот гребень из Перу. Ни у кого больше в Техасе он не видел таких гребней.

Это было...

Он прислушался к себе. Сердце уже не болело...

Да, так была ли она девственницей? Судя по сопротивлению, которое встретило его копье в ту первую брачную ночь, по вскрику боли, по пятну крови, которое он утром увидел на простыне, да...

Но ведь это был конец 70-х гг. медицина была на высоте. И девственную плеву медики восстанавливали, и сымитировать потерю девственности не так уж сложно.

Был ли этот юноша её давним любовником, с которым они предавались преступной страсти в те дни, когда старина Локк мотался по миру, надзирая за своей огромной империей? Или она соблазнила кого-то из слуг уже здесь, в Эскориале? Все это не так сложно узнать... Правда, сама Сабина вряд ли будет искренней в своем рассказе и объяснении случившегося, если ему, Роберту Локку, пришла бы в старую его голову дурацкая идея порасспросить жену о её похождениях в надежде на искренний и правдивый рассказ.

Он уже понял, что искренность, кротость, нежность, верность Сабины не более чем маска, притворство.

- Париж стоит мессы. Эскориал стоит даже еженощных минут, ну, пусть часов отвращения - с ненавистным старым мужем...

Во сколько оценивается Эскориал?

Миллионов в 50? Или больше? Если считать мебель, статуи, украшения, которые он дарил Сабине, наверное, значительно больше.

При разводе Эскориал останется Сабине. Конечно, он мог бы переписать завещание. Но это скандал. А его репутация? Нет... переписывать завещание он не будет.

И значит, мальчику, его любимому Хуану, придется забирать завещанную ему коллекцию испанской живописи и "съезжать с квартиры"?

Конечно, он наймет лучших адвокатов. И суд присудит сына ему, Роберту Локку. В крайнем варианте его адвокат надавит на Сабину, - в случае сопротивления решению мужа она может остаться и без Эскориала.

Да... Эскориал никак не делится - ни на троих, ни на двоих...

Эскориал будет потерян для Хуана. Ибо старший Локк никогда не согласится, чтобы при его жизни или после его смерти Хуан жил в одном дворце со своей потаскухой матерью.

Он вышел из тенистого патио, обернулся, встретился с мертвыми, пустыми, по. древнегреческим канонам, глазами статуи Сабины в центре патио...

Мертвые глаза... Мертвые глаза... Мертвым не нужны дворцы и драгоценности. Мертвые не занимаются сексом с первым встречным... Мертвые не претендуют на воспитание сыновей. Они вообще ни на что не претендуют. Человек умирает, и с ним в иной мир уходят многие проблемы, которые его волновали при жизни. И раздражали его близких. Мертвые сраму не имут...

Это, кажется, из Библии?

"Мертвые сраму не имут"... Умирает человек. А с ним умирает его позор.

А тот, кому суждено жить так с этим позором и живет... Диалектика... Приказать убить Сабину... Это такой пустяк... Это так легко сделать, все продумав, все учтя, обеспечив себе "железное алиби"...

А его срам куда деть? Его не закопаешь с Сабиной в могилу.

И долгие зимние вечера в тихом Эскориале ему будут слышаться неровное дыхание любовников, резвящихся на прогретом солнцем мраморном полу патио, и песня без слов Сабины, пережившей оргазм.

- Тебе было хорошо? - каждый раз спрашивал её Локк, закончив свои изощренные и умелые ласки.

- О, да, ты был гениален и божественен. Как всегда. И мне было очень хорошо.

И потом она засыпала, доверчиво уткнувшись сопящим носиком в его плечо, и легкой ношей для его предплечья была её прелестная головка.

Он был уверен, что удовлетворял Сабину как мужчина. Но счастье, наслаждение, восторг ей давал этот парень с черной, покрытой волосиками родинкой под лопаткой.

Из его ниши волосики на родинке не были видны. Но он почему-то был уверен, что видел и их. Столь велико было его желание убить и её, и его в ту минуту, столь велика была его ненависть к ним...

Локк вышел из патио Сабины, прошел затемненной колоннадой первого этажа дворца, по узкой лестничке поднялся на второй этаж центрального корпуса, прошел по темному прохладному коридору, увешанному испанскими рыцарскими доспехами. В полутьме таинственно поблескивали толедской сталью сабли и шпаги, кинжалы и стилеты, а те, что были в ножнах, радовали глаз изысканной орнаментикой, сканью, гравировкой.

Он на минуту остановился, подошел к стене, вынул из ножен широкий в лезвии охотничий нож из Толедо, середины XIX века, стилизованный под век ХУП. Опустил нож лезвием вниз. Клинок мягко и тускло сверкнул в полутьме коридора.