Игуана

- Нет... Не дождетесь... - криво усмехнулся Локк. - Конечно, приятно видеть мертвого, поверженного врага... И, наверное, алая кровь на белоснежном теле Сабины будет выглядеть очень живописно... Но нет... Ни он сам, ни наемный убийца не коснутся тел любовников... Да... - решился он, они умрут. Но... Но... Словом, они умрут, а он должен жить - во имя сына. И, хотя он виртуозно владел и шпагой, и стилетом, он не будет их убивать. Не будет сражаться на дуэли, с этим плебеем. У него кроме сильной руки есть ещё и сильная воля. И голова - достаточно мудрая, чтобы выстроить хитроумный план мщения, и остаться в стороне.

У него слишком много дел, слишком много планов... Не говоря уж о воспитании сына...

Планов, планов...

Проходя темным коридором, в котором на стенах висели второстепенные картины его коллекции, как правило, ещё не отреставрированные, принадлежавшие кисти неизвестных художников испанской школы, он на минуту задержался перед "Мадонной с младенцем" кисти, как предполагалось, неизвестного мастера круга Франсиско Сурбарана.

- Вот, и эту картину надо бы отдать опытному реставратору. Есть у сией доски своя - тайна.

Он на минуту закрыл глаза. А когда, как ему показалось, открыл, то вместо затемненного коридора-галереи в техасском Эскориале увидел перед собой обшарпанную стену с портретами Ленина и Троцкого, канцелярский стол и несколько обшарпанных стульев, за столом сидел председатель Реввоенсовета Туркестана бывший балтийский матрос Иван Защепин и, отставив в сторону мощную, покрытую густым рыжим волосом кисть правой руки с зажатой между пальцами самокруткой и огромным якорем во всю тыльную часть, обнажив ровные крупные зубы, весело хохотал:

- Ну, ты даешь, товарищ, мать твою за ногу, инженер из дружественной нам пролетарской Америки...

- А что? - обиделся Локк. Он уже хорошо говорил по-русски, хотя и с мягким акцентом. Языки вообще легко давались Роберту - он свободно владел кроме родного английского ещё испанским, итальянским и французским, а теперь вот, поработав пару лет в Туркестане, ещё и русским.

- Да я не о том, о чем ты, - хохотал, немного глумясь над тупостью американца, Иван Защепин.

- А я тебе говорю, товарищ Защепин, что ящик спирта за эту картину, хорошая цена...

Тут уж к смеху Ивана Защепина присоединились и другие члены Реввоенсовета - товарищи Петр Слободяник, Самуил Шварц и Хабибулла Тайшиев. Впрочем, Хабибулла смеялся за компанию, так как не понимал, о чем собственно, речь. Он вошел, когда спор американского инженера с хлопкоочистительного комбината и председателя Реввоенсовета уже был в разгаре. Но Хабибулла был человек умный, медресе закончил, ему давно было ясно, что и русские, и американцы - люди в принципе малоумные и поступки у них - труднообъяснимые. Пока они здесь - надо их терпеть. А уйдут, и забудет Хабибулла и этого придурка Ивана Защепина и этого непонятного Роберта Локка.

- Ну, ладно, не понял, - и ладно. Щас я тебе, инженер, все это дело растолкую. Айрат, - крикнул он мальчику лет 16-ти заглянувшему в комнату, где заседал Реввоенсовет Ходжента. - Неси из кладовой бабу.

- Какой баба, начальник? - переспросил Айрат.

- Бабу с мальцом, картину, что там - в углу валяется.

Через минуту Айрат внес в комнату большую картину, изображающую мадонну с младенцем.

- Тут что до революции, в этом здании, было? - спросил Локк, внимательно всматриваясь в аляповатую картину.

- Александровское юнкерское училище, что же еще, - ответил Айрат.

- Странно, как такая "картинка" могла висеть в юнкерском училище, подивился Роберт.

- Картина и не висел в училище... Тут, когда банда Курбан-курбаши в город вошла, немного, так, мало-мало, дома русских дворян и купцов ходили, барахло собирали, сюда в училище несли. Потом, когда красные конники к город подошли курбаши самое ценное в хурджуны взял, и ушел в Афганистан. А кое-что осталось. Хозяева приходил, что свое находил - брал. Эта картинка никто не брал. Может, хозяин убит, может, в Россию от курбаши бежал, может в Афганистан от вас, красных конников, уходил с курбаши... Кто теперь скажет? Ничья картина, я так думаю.

Ну, ничьего в рабоче-крестьянской стране, где, понимаешь, справедливость и правильная власть, нету... Ты понял, Айрат? Все теперь народное.

- И картинка с бабой?

- И картинка. Можем оставить у себя. Только вешать её негде. Рядом с портретами товарищей Ленина и Троцкого - революционная сознательность не позволяет. А в соседней комнате, где красные конники вашего племени отдыхают, знание ситуации не дает. Меня как учил комиссар Поливин, - не обижай религиозные чувства местного населения. А местное население по Корану, значится, не уважает, когда живого человека на картине рисуют. Так, Айрат?

- Так, командир.

- Вот и выходит, что надо нам эту картину поменять.

- Как поменять? - удивился Айрат.

- А на ящик спирта для революционно сознательных бойцов. Вам, мусульманам, обратно вино пить нельзя, так что - нам больше останется.

- А, нет, командир, Аллах вино запрещает пить... А про спирт Аллах ничего не говорит.