Игры мудрецов

Ах, вот в чем дело, а я не могла догадаться, где подвох. Кто-то пользуется возможностью обделить обедом, а майор Рэм решил не только наказать, но и лишний раз выразить свое отношение к причудам навязанной ему шизофренички.

— Тиберий, возьми мои, — шипит вдогонку Трур, протягивая перчатки.

Благодарю и прощаюсь кивком.

Светило прогревает воздух во дворе, наполняя его ароматом цветов и недавно подстриженного газона. Натягиваю перчатки и добавляю еще одно очко в пользу Рэма. На жаре в маске и комбинезоне мои страдания умножатся многократно. Огибаю западное крыло особняка, хрустя ботинками по гравию дорожек. Издалека увитая плющом беседка напоминает заросший травой холм. Сквозь зелень проглядывают выкрашенные белой краской опоры, и угадывается мелкая решетка. Обрывать мне плющ до вечера, не иначе. Как бы не пряталась под слоями одежды, а все равно буду чесаться. Подхожу ближе и замечаю, что в беседке кто-то сидит. Вместо военных ботинок туфли, а вместо комбинезона классические темно-синие брюки. Бросаюсь в сторону, чтобы спрятаться, но останавливаюсь, услышав тихое:

— Дэлия.

Спазм крутит живот, мешая вдохнуть, голова кружится до темноты в глазах. Я снова не готова. Теперь, даже просто говорить.

— Дэлия, — зовет генерал, и я опять чувствую проклятый запах цветущих апельсиновых деревьев. Харизма будто и не выключалась, тянет слабо, но мне от этого не легче. Составляла мысленно разговор, даже репетировала, а сейчас пусто в голове, ни одной реплики. Прошу духов не вмешиваться и подхожу к низкой арке входа в беседку.

— Садись рядом, — говорит Наилий, — плющ обычный, не обожжешься.

Срывает лист с ветки и мнет пальцами. Рубашка у генерала серая, в лучах светила ткань отливает металлом, словно броня. Полководец не поднимает взгляд от пола, а я гадаю, сколько льда сейчас в синеве глаз? Зайти в беседку, как нырнуть зимой в прорубь. Снова страх до озноба. Я кусаю губы и, зажмурившись, шагаю в темноту. Сажусь не рядом, а напротив, задевая макушкой кучерявые ветки плюща.

— Я напугал тебя, — не дождавшись от меня ни слова, сдержанно начинает Наилий, — не так это должно было случиться в первый раз.

Срывает второй лист и растирает ладонями в труху. Медленно и сосредоточенно, будто это сейчас — самое важное.

— К такой ласке приучают постепенно, — осторожно подбирает слова генерал, — и кроме согласия должно быть доверие. Я был слишком пьян и не понял, что нет ни того, ни другого.

Озноб превращается в крупную дрожь, от которой дергаются руки, сложенные на коленях. Наилий обвинять меня пришел? Задыхаюсь от обиды приторным запахом апельсина, но давления не чувствую. Генерал по-прежнему смотрит мимо меня.

— Я виноват, что не рассказал раньше. Думал, ты никогда меня таким не увидишь. Верил, что достаточно силен и сам себе хозяин. Я ошибся.

Наилий разжимает кулак и роняет истерзанный лист на пол. Рваные края темнеют от зеленого сока, я должна чувствовать резкий запах травы, но нет ничего кроме фантомного следа от харизмы генерала. Правители не рождаются с ней, она появляется только у реализованных двоек. Необъяснимая и не ощутимая для них, она есть всегда. Ее можно только раздуть в пожар или скрыть ото всех. Сейчас барьеров нет. Я вижу настоящего Наилия.

— Дэлия, не молчи, пожалуйста, — выдыхает он и трет пальцами глаза.

Устало, зло, нервно. Что он хочет от меня услышать? Что прощаю, и согласна, как Юлия, обнаружив утром синяки, надеть закрытое платье и сделать вид, что ничего не случилось? Прятаться от него каждый раз в особняке, когда выпьет Шуи или расстроится из-за проблем на службе? Подселять Юрао, чтобы успеть сбежать до того, как опять станет невыносимо больно?

— Я не могу сейчас ответить, — сдавленно бормочу, — мне нужно подумать.

Наилий убирает с глаз длинную челку, пятерней зачесывая волосы назад. Взгляд гаснет, генерал проваливается в раздумья. В полумраке беседки становится холодно. Я смотрю на него с другой скамейки, а кажется, будто с берега другого материка. Когда я успела поверить, что мне не будет одиноко рядом с ним? Упрек попадает в цель. Не знаю его совсем, боюсь и не доверяю.

«А он принял тебя вместе с шизофренией и всеми духами, — говорит Инсум, — не просил измениться, оберегал и заботился».

«Чтобы потом приучить к ласкам с синяками и ремнем на шее?»

Молчит дух, молчит генерал, а я думаю, что мне делать дальше. Остаться виликусом? Обман годился на несколько дней, но не на всю жизнь. Уехать к Аттии и жить затворницей? Решение кажется единственно верным, пока я снова не опускаю взгляд до сцепленных замком пальцев Наилия. Мое светило, утонувшее в ледяной воде океана. Моя причина дышать этим воздухом, сражаться каждый день за нормальную жизнь с собственным безумием. Я просто не смогу уйти. Я люблю его. Вселенная, ты слышишь? Я люблю его!