Большинство из них были очень старыми – судя по датам, они были получены больше месяца назад. По идее это должно было заставить меня вздохнуть с облегчением; по крайней мере, Элинор отказывалась общаться не только с нами. А вот самая последняя эсэмэска была от Кэти – несмотря на мое не слишком убедительное представление в дверях, она, похоже, не собиралась сдаваться. Это сообщение подруга прислала Элинор буквально вчера.
Меня словно обухом по голове хватили. Перед глазами все плыло, лоб пылал, к горлу подкатывала тошнота, в ушах звенело, а буквы на экране прыгали и качались. Сделав несколько глубоких вдохов, я кое-как успокоилась и прокрутила список сообщений немного назад, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться, чтобы интерпретировать ошеломившую меня эсэмэску иначе, чем я ее поняла. Но ничего я не нашла. Все предыдущие сообщения были от Кэти и представляли собой короткие сообщения типа «Как ты?» и «Возьми трубку».
Потом зазвонил мой собственный телефон. Шэрон из утренней смены заболела, ей пришлось уйти домой, и меня просили приехать на работу пораньше, если я не против. Мое неопределенное мычание было мгновенно истолковано как согласие, а возражать у меня не было сил. Но, прежде чем включить мотор и тронуться с места, я снова вывела на экран последнее сообщение от Кэти и сфотографировала его своим телефоном.
Весь оставшийся день, когда в потоке пациентов возникал хотя бы небольшой перерыв, я доставала свой аппарат и перечитывала сообщение. Должно быть, подсознательно я надеялась, что я его только вообразила и что оно каким-нибудь волшебным образом исчезнет за то время, которая я тратила на то, чтобы проконсультировать пациента, желающего бросить курить или сменить повязку у больного с язвой на ноге. Еще я надеялась, что между тесными строчками сфотографированного мною сообщения каким-то чудом появятся ответы на мои вопросы. Как заговорить с Элинор, как сказать ей о том, что́ я узнала? И еще важнее, с чего следует начать, чтобы хоть как-то исправить положение?
Я даже подумала, не рассказать ли все тебе, Фрэнк. Эта мысль пришла мне в голову одной из первых. Но почему-то мне казалось, что, поступив так, я снова обману доверие Элинор. Было уже достаточно скверно, что я читала ее переписку, но, если бы я рассказала обо всем еще и тебе… нет, это было бы уже явно чересчур. Я не хотела заходить слишком далеко. А если дело обстояло именно так, как я думала, что тогда?.. Ни одна шестнадцатилетняя девушка не хочет, чтобы о таких вещах узнал ее отец. Вот почему в конце концов я решила, что это только мой крест.
Прошло два дня. Все утро я с нетерпением ждала, когда же ты наконец отправишься в магазин за продуктами. И вот это произошло, ты ушел, и мы остались в доме вдвоем. Едва услышав, как отъехала твоя машина, я отставила утюг и оперлась обеими руками о кухонный стол, пытаясь собраться с мыслями и приготовиться к готовой разразиться буре. Телефон лежал у меня в кармане. Знаешь, Фрэнк, чего я больше всего боялась в эти минуты? Я боялась того, что́ я могу узнать через несколько минут. Я боялась собственной дочери. И все же другого выхода я не видела.
– Разве нельзя было постучать? – Элинор уронила телефон себе на грудь. Она была так рада, когда я привезла ей новый аппарат, что даже если ее и беспокоило, что он какое-то время не был защищен паролем, мне она ничего об этом не сказала. Возможно, впрочем, что Элинор была слишком погружена в свои проблемы, и ей даже в голову не пришло, что я могу получить доступ к ее переписке.
Пока я шла через комнату, она смотрела на меня и молчала. Положив на кресло-качалку ее выглаженное белье, я осторожно опустилась на кровать рядом с ней и несильно сжала сквозь одеяло ее худую лодыжку.
Элинор поморщилась.
– Что случилось, Элинор? – Раньше она не боялась прикосновений. – Что с тобой? Все в порядке?
Элинор смотрела куда-то мимо меня. Ее взгляд был устремлен за окно, где виднелась спортивная площадка, но вряд ли именно она так ее заинтересовала. Я сильнее сжала ее ногу и почувствовала, как она отдернулась. Холодные мурашки побежали у меня по спине.