В себя я пришла будто по щелчку. Словно кто-то насильно вернул меня в сознание. Открыла глаза, осмотрелась и сильнее вжалась в спинку стула, к которому была пристёгнута ремнями. Передо мной стоял мужчина в чёрной форме и пристально смотрел прямо в глаза. От этого взгляда у меня по телу будто расползался обжигающий холод, и хотелось съёжиться, спрятаться, убежать… но ремни держали крепко.
— Как я и думал, щит, — проговорил он, отпустив мой взгляд.
Едва этот человек отвернулся, даже дышать легче стало. Дикое напряжение, сковавшее тело, начало понемногу отпускать, но мне всё равно было очень страшно.
— Снимай, — послышался рядом надменный холодный голос.
Я повернулась на звук и уставилась на мужчину лет пятидесяти на вид, разместившегося на стуле в углу комнаты. Строгий серый костюм сидел на нём идеально, светлые волосы с проседью были стянуты в низкий хвост, а в сине-зелёных глазах была такая ледяная жестокость, от которой меня передёрнуло.
— Ваша светлость, простите, но этот щит мне не снять, — сказал полицейский. — Плетения слишком сложные. Ставил его, вероятнее всего, недомаг. Я могу только грубо сломать, да и то не за один день. Но её сознание пострадает.
— Мне нужна правда, — бросил этот пугающий человек.
— Могу предложить начать с обычного допроса. Вдруг девушка сама всё расскажет?
Его светлость перевёл взгляд на меня, и я снова вздрогнула. Боги, да кто он такой? Почему мне так дико страшно от одного его присутствия?
— Ну что, Луиза, будешь отвечать на вопросы, или нам ломать ментальный щит? — с напускной ленцой поинтересовался он. — Кто, кстати, его ставил? Где нашла такого умельца?
— Эрикнар, — ответила честно. — Карильский-Мадели. Это его работа.
— Даже так? — холодно усмехнулся тот и, поднявшись, неспешно подошёл ко мне.
Пока он приближался, я всеми силами боролась с непреодолимым желанием расплакаться. Аура этого человека пугала и подавляла. Он казался мне воплощённым злом, настоящим чудовищем, и я откуда-то знала, что он имеет полное право держать меня здесь и проводить свои допросы.
— Полагаю, моего сына заставил это сделать некто по имени Мико Вайсес, — проговорил он и, коснувшись моего подбородка, заставил смотреть ему в глаза. — Увы, Эрик слишком часто потакает капризам этого зарвавшегося щенка.
Сын? То есть меня допрашивает лично лорд Литар? Боги, да как же я умудрилась так влипнуть?
А ведь именно он когда-то приказал арестовать Тазирского. И именно с ним у Эви был скандал. Более того, мой принц не раз говорил, что собирается снять дядю с должности, как только получит корону.
— Пожалуйста, дайте мне связаться с Мико, — попросила, собрав в кулак все оставшиеся силы.
— Ха, чтобы он сразу же явился тебя вызволять? — с усмешкой проговорил мужчина. — Я не для этого так долго ждал нашей встречи.
— Зачем я вам?
— Ты? Мне? — он пожал плечами. — А зачем мне могла понадобиться дочь женщины, осуждённой за участие в заговоре против короля? По-хорошему, дорогая, тебя следовало сразу прикончить. Но я, так уж и быть, готов тебя выслушать. Дико интересно узнать, как ты вычислила под личиной Вайсеса наследника нашего престола, каким образом умудрилась его приручить, и кто твои подельники.
Я смотрела на него широко распахнутыми от удивления глазами. Что за абсурд он несёт?
— У вас больная фантазия, — ответила совершенно искренне.
— И всё же ты не удивилась, когда услышала, что твой Вайсес — это мой нерадивый племянник Эвенар.
— Я узнала об этом около двух недель назад. И уж точно была не рада такому открытию. Клянусь.
Герцог перевёл взгляд на стоящего рядом полицейского, который явно был менталистом. Тот кивнул, подтверждая, что лжи в моих словах нет.
Увы, его светлость всё равно не поверил.
— Вот смотрю в твои честные глаза и вспоминаю твою мать. Та тоже изображала невинную овечку, всё клялась в любви к Эмбрису, говорила, что стала жертвой чужого коварства. И у неё тоже стоял хитрый ментальный щит, который далеко не с первого раза удалось обойти. Зато потом открылось море интересных фактов, а красавица Вероника отправилась под суд.
Он говорил о моей маме с таким пренебрежением, что я просто не выдержала. Злость внутри всколыхнулась настолько, что напрочь заглушила и страх, и здравый смысл.
— Не смейте поливать грязью её имя! — рявкнула я, совсем растеряв страх. — Она была виновата только в том, что полюбила не того!
Он посмотрел на меня с высокомерным удивлением, как кот на мышь, решившую что-то пищать ему в лицо, и спокойно ответил: