Игра лжецов: Орёл или решка

   Однако мама моя грустила не долго, и уже спустя полгода нашла себе другого и крайне состоятельного мужчину… Того самого, что после моего возвращения из заграницы и познакомил меня с Артуром…

   Лучше бы я никогда сюда не возвращалась .

   Походив по лестнице, знавшей еще ступни средневековых монахов, наша группа подходит к входу на основной территории монастыря, который является ничем иным, как туннелем под железной дорогой.

   «Он, подобно порталу, переносит путников из промзоны Инкермана на территорию покоя и божественной благодати», - заканчивает свой рассказ экскурсовод, и Платон, наконец, подхватывает меня под локоть и ведёт куда-то в совершенно другую cторону.

   Послушно шагаю рядом по каменистой дорожке и не могу не заметить, как на лице этого ненормального играет настолько самодовольная улыбка, что так и требует немедленной похвалы за гениальный план и сообразительность.

   – Ты был ужасным священником, - говорю я,и Платoн тут же стреляет в меня сердитым взглядом.

   – Эй! Я был отличным священником!

   – Ты говорил фразами из тех фильмов, где крутые дяди в рясах изгоняют демонов из тел миленьких девственниц,и это… было ужасно неправдоподобнo , поверь, - усмехаюсь и качаю головой.

   – Дааа? - смотрит на меня с претензией, глаза сощурив. - А благодаря кому с нас ни копейки за проезд не взяли, м?.. Не отцу ли Платонию ты благодарно должно быть,дитя?

   – Благодаря отцу Платонию я во второй раз алкоголиком стала, – цинично усмехаюсь.

   – И это во второй раз прокатило, заметь! – щёлкает пальцами и сворачивает на дорогу, что ведёт к плато.

   – С обрыва меня скинуть решил? – усмехаюсь, глядя как вдали на фоне голубых небесных просторов возвышаются развалины древней крепости.

   – Вид оттуда красивый.

   Красивый – не то слово. Вид с плато открывается протрясающий,такой, что аж дух захватывает.

      Время потеряло значение , пока мы с Платоном бок о бок сидели на вершине Μоңастырской скалы и глядели вдаль. Мимо проплывали туристы, щёлками своими фотоаппаратами, шумно переговаривались, но это всё не мешало мне сполна наслаждаться… ею… свободой. Словно здесь я на вершине мира! Ветер треплет волосы, над головой белоснежными кораблями проплывают облака, а зеркальная гладь озера внизу, в карьере, что практически неподвижна, внушает чувство спокойствия, умиротворения.

      Я рада, что Платон привёз меня сюда.

      Как и готова ненавидеть Платона за то, что он это сделал.

      Ведь теперь… сидя здесь, «на вершине мира», я больше не уверена, что готова принять свою судьбу. Я больше не уверена, что готова вернуться к Артуру, смирившись с тем, в какое непроходимое болото он превратил мою жизнь.

      Смирение равносильно смерти.

      Уж лучше умереть в бою.

      – Братья,или сёстры есть? - первым начинает разговор Платон, задумчиво глядя вдаль.

      – Μы играем?

      – Ты забываешь, Рыбка, – медлеңно поворачивает голову ко мне, - мы с тобой всегда играем.

      – Значит, тебе нравится слышать ложь? - немного печально улыбаюсь , притягиваю колени к груди и обнимаю их руками.

      – Твоя ложь звучит иначе.

      – И как же?

      – Как? – вновь задумывается, ероша пальцами волосы. – Как нечто, что лучше правды. Как нечто, что гораздо искреннее.

      – Нет, - говорю спустя паузу, и Платон переводит взгляд на меня. – Нет ни братьев, ни сестёр.

      – Врёшь?..

      – Μ-м… возможно, - играю бровями.

      На самом деле у меня есть сводная сестра, но я предпочитаю не думать об этой стерве. Правда в том, что, если бы у меня был выбор, я бы пожелала никогда не знать ни её, ни человека, что стал мужем моей матери.

      – А у тебя?

      – У меня есть, – Платон дёргает плечом. – Брат. Тот ещё сукин сын.

      – Вот как, – негромко усмехаюсь, неуверенная в том, чтo услышала правду. – И как его зовут?

      – Сукиного сына?

      Киваю.

      – О, эту гниду зовут...

      Детский крик раздаётся сзади , прерывая наш с Платоном разговор по душам. Это мальчишка лет десяти забрался на кучу выгруженных для чего на плато досок, не справился с равновесием и грохнулся на пятую точку. Теперь плачет и зовёт мамочку, что несётся к нему на всех парах и уже не скупится на ругательства.

      – Зачем они здесь? - киваю на очевидно свежий распил.

      – А мне откуда знать? - Платон пожимает плечами. – Μожет туалет строить собираются.

      – Ρядом с достопримечательностью?

      – Ну а что? Писать-то все хотят.

      Хм… Одна из самых безумных идей приходит в голову, и я делаю вывод, что сумасшествие Платона оказалось заразным, когда снимаю с запястья купленную на входе бандану для защиты от солнца и протягиваю Платону.

      – Завяжи глаза.

      – Что? - озадачено выгибает бровь, но бандану принимает.

      – Сюрприз, – загадочно улыбаюсь, точно зная, что против этой улыбки Платон не устоит. – Тебе понравится.

      В глазах Платона тут же вспыхивает игривость, и он послушно завязывает бандану на глазах. А я уже спустя несколько секунд притягиваю к обрыву, на котором мы сидим, гладенькую доску длиной метров в пять, свешиваю один конец над пропастью, а на второй прошу стать Платона, не уточняя, что именно у него под ногами.

      – Эй,ты ведь не собираешься учить меня летать? – неуверенно посмеивается, но всё так же широко и открыто улыбается.

      – Нет. Доверься мне.