– А теперь ты, Рыбка, - Платон первым нарушает повисшую между нами тишину и каким-то уж больно весёлым голосом. - Поцелуй! Сейчаааас!
Фырқаю, даже не взглянув на него и ещё больше ускоряюсь:
– Я не заключала сделку.
– Что? В смысле,ты не заключала сделку? - недовольное летит вдогонку.
– Мы не ударили по рукам! – смеюсь, оборачиваюсь и вижу в глазах Платона настолько глубокое разочарование, что начинаю смеяться ещё громче. А этот ненормальный вдруг срывается с места, оставляя после себя облако пыли в воздухе,и мчится на меня с вытянутыми вперёд руками.
– Отвали, Платон! – не в силах справиться со смехом, уворачиваюсь от него как могу и бегу в направлении автобусной остановки, знак которой маячит вдали.
Но, разумеется, Платон оказывается быстрее,и не успеваю я опомниться, как уже оказываюсь у него в захвате, ноги отрываются от земли и меня несёт куда-то в сторону! В прямом смысле – Платон меня куда-то несёт!
– Опусти! – требую приказным тоном, но смех, что так и продолжает звучать, со всеми потрохами выдаёт моё веселье, а уже спустя несколько секунд я оказываюсь прижатой спиной к разделительной полосе Лабораторного шоссе на окраине Севастополя и поверить не могу, что позволяю малознакомому, да еще и ненормальному типу, со мной это делать.
Платон прижался животом к моему животу, завёл мне руки за голову, крепко обхватив запястья пальцами,и наклонился к лицу так низко, что кончик носа коснулся моего.
А глаза как лукаво сверкают… В них золотыми искорками плещется веселье: такое непосредственное, детское, и такое искреннее, словно он только что получил долгожданное право быть собой, ни о чём ңе думать, не сожалеть. Вот так просто – рядом со мной.
А я всё ещё поверить не могу, что лежу посередине дороги на асфальте, от которого спина горит огнём, и не могу справиться с самой глупой улыбкой на свете, что невольно рождается на губах.
– Спорим, еще никто никогда не целовал тебя на дороге? – шепчет, и моя кожа отзывается мурашками на его тёплое дыхание.
– Ты имеешь в виду – никто не целовал меня, прижатой к разделительной полосе напротив строительного магазина, с парковки которого на нас сейчас разве что сторожевая собака не пялится?
– М-м-м… – задумавшись, лоб хмурит, – пожалуй, именно это я и имею в виду.
– Ты ненормальный, – отвечаю со звонким смехом, и Платон поддерживает меня тем же:
– Кажется,
– Свалите с дороги, придурки! – Седьмой автомoбиль.
– Как романтично, - смотрю Платону в глаза и никуда больше.
– Знал, что тебе понравится, - наклоняется еще ниже, проводит кончиком носа по моей щеке, к виску, так что внутри всё дрожать начинает; губами тянется к уху и слегка задевает мочку. – Сейчас мы между двух берегов, Рыбка, - шепчет. - Посередине. В одной лодке.
– Значит… мы скорo потонем.
– Мы? – в глаза мне заглядывает, опускает ладонь на щеку и проводит по пылающей коже подушечками пальцев. - Или кто-то один?
– Скоро узнаем, – отвечаю не сразу и опускаю взгляд на его приоткрытые губы.
Вовсю сигналит проезжающий мимо автомобиль, и в это же мгновение Платон накрывает мой рот поцелуем.
Мягкий, нежный, осторожный…
Мне нравится то, какой хрупкой я себя сейчас чувствую. Нравится, что Платон не стремится демонстрировать свою власть над ситуацией, несмотря на то, что это я «в плену», я прижата к асфальту.
Кончиком языка неспешно скoльзит по моим губам, осторожно прикусывает зубами, словно разрешения спрашивая: можно ли переходить к взрослым играм...
Разжимаю зубы и впускаю его язык в свой рот, одновременно обхватывая свободной рукой за горячую шею, скольжу вверх по влажной коже и запускаю пальцы в волосы, сжимая их в кулаке.
Дыхание Платона учащается одновременно с моим, а поцелуй становится глубже, ярче,требовательней. Терзает мои губы своими, а языки ведут неустанную борьбу между собой… Γолова кружится, сердце бьётся на пределе, а проезжающие мимо машины оглушают своими сигналами. Плевать. На всё плевать!
Мы играем! И это весело!
Волна дрожи проносится по телу, а внизу живота зарождается пульсирующий шар, когда затвердевший члең Платона прижимается ко мне сильнее. Ладонью скользит вниз по моему телу, забирается под сарафаң и сжимает пальцами бедро,так что изо рта невольно вырывается тихий стон и… И в этот же момент Платон открывает глаза, прикусывает мою нижнюю губу и, оттянув, ехидно улыбается.
Обломщик.
– Хоть это и был лучший поцелуй в твоей жизни, Рыбка, увы, надо сваливать пока не явились парни с мигалками и не отшлёпали нас дубинками, – отстранившись, ухмыляется ещё ярче и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться с асфальта.
А я даже спорить не стала.
Потому что… потому что, наверное, он прав. Если это был и не самый лучший поцелуй в моей жизни, то уж точно самый сумасшедший, а значит – незабываемый.