Читаем Игнач Крест полностью

При свете масляных плошек и светцов стало отчетливо заметно, как вишневый румянец выступил на щеках молодой знахарки. И только тут Штауфенберг понял, что она хороша собой. Смуглое не по-зимнему, слегка скуластое лицо ее обрамляли тугие пряди золотистых волос, покрытых только повойником без платка. Длинная, вышитая на груди и рукавах широкая льняная рубаха, шерстяная панева в черную и красную клетку не могла скрыть ее ладной и стройной фигуры.

- Уважаемая Мамуша, - церемонно обратился к ней Иоганн.

Однако его слова рассмешили Александру, Евлампий прыснул, Миша не смог сдержать улыбку, женщина тоже улыбнулась, отчего зеленоватые ее глаза вспыхнули, а строгое лицо стало сразу милым и открытым. Только Трефилыч продолжал неотрывно смотреть на неподвижное тело сына.

Штауфенберг смущенно осекся.

- Дядя Иоганн, - все еще посмеиваясь, сказала Александра, - мамуша - это не имя. Она моя кормилица, вторая мать, вот я и зову ее ласково «мамуша», а кличут ее Дарья. - И, секунду поколебавшись, добавила: - Пантелеевна.

- Простите, Дариа Пантелеевна, мою ошибку, - учтиво сказал рыцарь, с трудом выговаривая ее имя. - Ты правильно, в чем суть болезни Ильи, определила: дух его истинно ныне от тела отошел, и по причине сильнейшей боли, как ты верно сказала. А вернуть дух в тело можно. Для этого нужно, как говорили древние латиняне, подобное подобным лечить. Большую боль надо малой болью исцелять.

С этими словами Иоганн достал из сумки, прикрепленной к поясу, небольшой кожаный футляр и раскрыл его. В одном отделении сверкнули золотые иглы, лежащие в ряд, в другом - мягко отсвечивали серебряные. Внимательно вглядевшись в зеленовато-серое лицо Ильи, он замурлыкал что-то под нос и, присев на лавку рядом с неподвижным и бездыханным богатырем, нарисовал у него на груди какие-то линии и начал вводить золотые иглы одну за другой довольно глубоко в только ему ведомые точки. Потом велел снять с Ильи сапоги и стал втыкать иглы в ступни, в пальцы ног, мочки ушей, пальцы рук и в шею.

Наконец по телу Ильи пробежала крупная дрожь.

Александра тихо вскрикнула. Рыцарь пробормотал:

- Iutta cavat lapidem - капля камень точит, - и посмотрел на обращенные к нему с надеждой лица.

На смуглых висках Дарьи выступили мелкие капельки пота, она глядела на Иоганна как зачарованная.

С трудом оторвав от нее взгляд, рыцарь негромко сказал:

- Haes hactemius - на этот раз достаточно. - И, вынув золотые иглы, на их место воткнул серебряные.

Дрожь прекратилась так же внезапно, как и началась. Лицо Ильи слегка порозовело, дыхание с каждой секундой углублялось и наконец стало совсем спокойным и ровным. Рыцарь вынул иглы, вымыл их в какой-то жидкости из небольшого флакона и уложил в футляр. Потом он провел сверху вниз по лицу на восточный лад и сказал:

- Ну вот, теперь он спит и вне опасности, а скоро и совсем поправится. А сейчас надо отсюда уйти. Для него главное - покой.

- Устинья! - крикнул сестру Трефилыч, и, оставив ее возле больного, все перешли в другую часть дома.

На некрашеном дощатом столе уже ждали их горшки с молоком, топленным в печи, медом и квасом, миски со сметаной, пареной репой, кашей и вяленой рыбой. Лежали на столе большие караваи еще теплого хлеба. Все уселись на лавки к столу и принялись за еду. Пришли князь Андрей, Митрофан и Афанасий. Не спрашивая разрешения, князь Андрей сел рядом с Александрой и стал ей что-то тихо рассказывать.

Только рыцарь не притрагивался к угощению: его снова одолевала смертельная усталость. Но тут Дарья Пантелеевна, от внимательного, неотрывного взгляда которой не укрылось это, обратилась к нему:

- Господин рыцарь, мы все благодарны тебе за спасение Ильи, моего племянника… Ты его воскресил… воистину…

- В моем лечении, как и в твоем, нет никакого чуда, нет и вмешательства нечистой силы, - усмехнулся Штауфенберг.

- А откуда же, боярин, ты все это уразумел? - тихо спросила Дарья.

- Все мои знания я в университетах, во время странствий, получил да еще от одного очень мудрого араба, моего незабвенного друга. Они все здесь. - И Штауфенберг хлопнул себя по узкому высокому лбу, который казался еще выше из-за небольших залысин.

- Я не все понимаю из того, что ты говоришь, боярин, но речи твои со смыслом и приятны, продолжай, - кротко сказала Дарья Пантелеевна.

Рыцарь с уважением посмотрел на собеседницу и очень серьезно произнес:

- Так вот, с незапамятных времен на Востоке лечение духа и тела уколами игл и прижиганиями известно было. Их с успехом сам Гиппократ применял. Он показал, что некоторые части тела человека имеют места, каналами, или, как он называл их, меридианами, с внутренними органами связанные. Если на эти участки иглами воздействовать, то можно и на заболевшие органы повлиять, лечить их. Золотые иглы возбуждают, вот я и применил их, чтобы дух Ильи в тело вернулся, серебряные - успокаивают. Покой ему сейчас и нужен. Человек среди океана жизни живет и со всем, что его окружает, связан: с солнцем и луной, со звездами небесными, с их движениями и колебаниями, с погодой и временами года, с ночью и днем…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза