Игла смерти

– Я не сильно умею сказать, но хочу! – заторопился Адам, переменившись в лице.

– Мы готовы послушать за ваше раскаяние, – ответил на одесский манер Иван Харитонович.

– А дозволите мне перо и бумагу? Я не силен в разговорном жанре.

Старцев выдернул из блокнота пару чистых листков, достал из кармана второй карандаш.

– Садись и пиши все как было.

Бернштейн уселся на ближайший стул и запыхтел над сочинением…

Одна за другой в Грохольский переулок примчались несколько машин. Народу в бывшем купеческом доме изрядно прибавилось. Из соседних домов начали выглядывать любопытные граждане.

Врач скорой медицинской помощи осматривал невменяемых гостей Бернштейна. Один из прибывших экспертов снял у всей компании отпечатки пальцев и теперь исследовал на предмет их наличия на бутылках, стаканах, шприцах, стерилизаторе, револьвере и прочих вещах. Другой колдовал над упаковкой, в которой тускло поблескивали оставшиеся ампулы с неизвестным веществом. Третий забирал у пострадавших гостей кровь для анализа…

– Пожилой мужчина без одежды скончался около сорока минут назад, – доложил врач, осмотрев всех пятерых. – Причиной смерти, полагаю, стала сердечная недостаточность. Об этом говорит и пустой пузырек с каплями Зеленина. Точную причину смерти вам назовут после вскрытия тела.

– А что по остальным? – спросил Егоров.

– Сильнейшая степень опьянения, вызванная крепким алкоголем и наркотическим средством. У каждого на локтевом сгибе свежая ранка от шприцевой иглы, ну и, полагаю, мой диагноз подтвердится после анализа крови, – уверенно ответил доктор. Потом оглянулся на спящих мужчин: – Эти трое оклемаются, их жизни ничего не угрожает, а женщину надо срочно отправить в клинику – очень слабый пульс.

– В таком случае скорее везите, – распорядился Старцев и приказал Олесю Бойко сопроводить карету «Скорой помощи».

Тут подоспел и Бернштейн со своим сочинением.

– Готово, начальник, – протянул он два листка, исписанных мелким почерком. – Изложил все, что знал, и жутко надеюсь на вашу снисходительность.

Иван Харитонович взял листки и, развернув их к свету, принялся читать…

– А ты неплохо управляешься с карандашом и бумагой, – оценил он писанину Бернштейна, ознакомившись с его показаниями.

– В каком смысле, гражданин начальник?

– В смысле пишешь без ошибок.

Одессит расцвел, но горделивая улыбка быстро погасла на его лице.

– Я только на бумаге пишу без ошибок, – вздохнул он. – А в жизни я их столько натворил, шо страшно назвать цифру…

Глава одиннадцатая

Москва, Ленинградский вокзал

20 августа 1945 года

Появляясь раз в неделю в купеческом доме, осторожный Лёва преодолевал проходной двор очень споро, не задерживаясь ни одной лишней секунды. Незачем мозолить глаза соседям, полагал он, торопливо ворочая ключом в замке тяжелой двери.

Вдвоем с Авиатором он покинул дом и трусцой устремился в другую от Грохольского переулка сторону. Кое-как протиснувшись меж деревянных сараев, полноватый Лёва едва поспевал за широко шагавшим Борькой. Тот знал эти края не хуже Лёвы и держал курс к парку при НИИ скорой помощи имени Склифосовского.

Перед выходом оба сменили одежду. Авиатор шел без плаща и светлой шляпы, а пиджак держал в левой руке. В правой вместо чемоданчика покачивался выцветший вещмешок – надежная солдатская принадлежность, с которой в послевоенное время ходил едва ли не каждый третий мужчина. Разоделся и Лёва. Волосатое пузо теперь не торчало меж пол расстегнутой рубахи. Все до единой пуговицы были застегнуты, а поверх рубашки Северный надел новый пиджак, прикупленный по случаю на Даниловском рынке. На ногах его блестели начищенные кожаные ботинки. По какой-то неуловимой странности в этом одеянии Лёва походил на заведующего отделением Госбанка или на народного заседателя районного суда.

Пронесло. За весь недолгий путь от купеческого дома до вокзала больное сердце Лёвы ни разу не затрепыхалось в груди испуганным воробьем. Выйдя кружной дорогой на Комсомольскую площадь, парочка решила не появляться на вокзале вместе. Лёва отдал Борьке два заранее купленных билета до Великого Новгорода, еще разок напомнил о бдительности и, хлопнув его по плечу, приотстал. Борька же, ускорив свой размашистый шаг, вскоре исчез за высокими дверями главного входа.

Ленинградский вокзал являлся старейшим в столице, однако самым большим назвать его было нельзя. Да и число пассажиров, проходящих через его здание и перроны, оставалось скромным. Причина несоответствия заключалась в том, что крупных населенных пунктов вдоль Октябрьской железной дороги имелось не так уж много. Клин, Калинин, Лихославль, Бологое, Окуловка, Чудово, Тосно и, разумеется, Ленинград. Потому к Ленинградскому вокзалу в Москве подходила единственная железнодорожная ветка, делившаяся перед двумя перронами на три коротких пути.