If you're going through hell keep going (СИ)

Шериф везёт меня в больницу Бэйкон Хиллс, где разместили мою маму, так как территориально авария произошла именно в городе.

И это к лучшему. По крайней мере, хотя бы один плюс во всём этом.

Мы молчим.

После разговора в полицейском участке, мы так и не обронили ни слова.

Наверное, шериф просто даёт мне время подумать. А я … А я просто не знаю, что сказать.

В голове с трудом укладывается тот факт, что мой родной брат сейчас в городе. В принципе, сам факт того, что он у меня вообще есть — это уже чуду подобно.

Джордан Пэрриш … Надо же. А ведь если бы не случай, мы бы так и проходили мимо друг друга, а потом бы я и вовсе уехала из Бэйкон Хиллс, и больше бы никогда его не увидела.

Странно всё это.

— Он знает? — спрашиваю я, привлекая внимание шерифа.

Он бросает быстрый взгляд в мою сторону, а затем снова переводит его на дорогу.

— Думаю, да, — я тяжело вздыхаю. — Мы не говорили с ним об этом, но он же не дурак.

Я поджимаю губы. Действительно, ведь он сам искал информацию о человеке по имени Ник Роджерс.

Наверняка, он был очень удивлён тем, что у незнакомца такая же фамилия, как и у него была до момента, пока он сам не попросил маму сменить её.

А затем, когда нашёл по нему всё, что смог, узнал, что этот человек — мой отец. Но помимо меня у него есть ещё один ребёнок.

Парнишка родом из Джерси.

— Почему он ничего не сказал, когда я пришла? Или когда мы уходили?

— Не знаю, Брук. Мы не разговаривали с ним на эту тему. Он просто принёс мне всю информацию, что ему удалось найти, спросил, не нужно ли ещё чего, а затем вышел.

Я наклоняю голову вниз, упираюсь локтем в дверцу машины и накрываю глаза ладонью.

Всё это больше смахивает на всемирный заговор, ежели на случайное стечение событий.

Почему всё это происходит со мной?

— Ты когда в последний раз ела? — спустя какое-то время спрашивает мистер Стилински.

Я пожимаю плечами, а затем убираю ладонь с лица и снова поднимаю на мужчину глаза.

Он умудряется заботиться о чужих детях, когда его собственный одержим злым духом, что с каждым часом приближает его к смерти.

— В бардачке есть несколько шоколадных батончиков, если хочешь. Я прячу их под фонариком и перчатками, потому что Стайлз всё время норовит посадить меня на здоровую диету. Почему он не может понять, что я не могу есть одну траву? Я же не корова!

Я хихикаю, а затем открываю бардачок и действительно нахожу там шоколадку с орехами и карамелью точно под перчатками, придавленными фонарём.

Батончик слегка подтаял, но мне всё равно.

Странно, но до того, как шериф упомянул о еде, я не чувствовала нужды в пище, но сейчас оказывается, что я просто умираю с голоду.

Я уминаю батончик буквально в несколько укусов.

— Ты жуть какая голодная, — мистер Стилински улыбается уголками губ.

— Я жуть какая голодная! — повторяю я.

Мы оба смеёмся. Это могло бы показаться другим неуместным, ведь его сын пропал без вести, а моя мама, возможно, при смерти.

Но нам это необходимо, словно морфий. Чтобы хотя бы на мгновение вспомнить, какого это было в самом начале.

***

Когда мы подъезжаем к больнице, я начинаю ощущать странное покалывание в запястьях. Словно на моих руках браслеты, состоящие из проводов под напряжением.

Я сгибаю и разгибаю кулаки в надежде, что это неприятное чувство пройдёт. Однако, оно не уходит.

— В чём дело? — слышу я шерифа.

— Всё хорошо, — я быстро тру ладони, словно грею их, а затем скрещиваю руки на груди.

Но ощущение не пропадает, и, мало того, к нему прибавляется холодок, берущий начало на шее и спускающийся к копчику.

Я передёргиваю плечами.

Всё это определённо не сулит ничего хорошего.

Когда шериф останавливает машину, мы выходим не сразу.

Мужчина отстёгивает свой ремень безопасности, а затем поворачивается ко мне всем корпусом.

— Будь готова к худшему, Брук. Авария была ужасная, и если бы не что-то невероятное, о чём я понятия не имею, и Слава Богу, то, возможно, ты тоже могла бы не выжить.

Я киваю.

Мне не нравится этот разговор.

Такие разговоры вообще редко кому нравятся.

— Послушай, Брук …

— Сэр, она будет жить?

— На сколько я знаю, да.

— Всё. Это единственное, что сейчас важно для меня. Пойдёмте.

Шериф слабо улыбается мне, а затем выходит из машины, и я следую за ним.

Холодный воздух ударяет в лицо, забирается под кофту и заставляет меня чертыхнуться про себя.

Однако, прохлада не прогоняет странное ощущение на запястьях.

“Я бы на твоём месте хорошенько подумал, прежде чем что-то делать”.

Голос в моей голове спокойный и размеренный. Таким тоном обычно старики рассказывают внукам истории из своей жизни, но только именно те, которые имеют поучительный конец.

Это не ногицунэ.

Это рейко.

“Ты чувствуешь это. МЫ чувствуем. Словно ток, что смыкает свои наручники на твоих запястьях”.

Я не подаю вида, что слышу его, в надежде на то, что он поймёт, что мне это не интересно. Конечно, какая-то часть меня размышляет о том, что стоит хотя бы задуматься над этими словами, но оставшаяся, и по совместительству бОльшая, сейчас больше настроена на встречу с матерью, нежели на разгадывания очередных загадок глупых японских лис.