Йерве из Асседо

– Здравствуй, мой дорогой, доброе утро… Послушай, ты очень нужен в Деревне Сионистских Пионеров. Прямо очень и прямо сейчас…

Пропуск Ему, судя по всему, был не нужен. Его знали все. Даже охранник. Когда-то Тенгиз сказал о Нем, что Он “хороший мужик”.

Часы в хромированном переплете отсчитывали время, и спустя неизведанное количество минут в дверь постучали.

Фридман пошел открывать.

На пороге стоял немолодой уже, но крепкий и поджарый мужчина с видавшим виды кожаным портфелем в руке, в панаме на голове и в тонких квадратных очках без оправы.

Человек широко улыбался. За очками у него обнаружились очень молодые и очень свежие синие глаза. Этот человек был коренным израильтянином. По-русски он не разговаривал.

– Конец учебного года, да, – понимающе покачал головой человек и снял панаму. – В это время покоя не видать. Так что у вас тут происходит, дорогие друзья?

– Ничего хорошего, – сказала Вероника Львовна.

– Можно я сперва сяду? – спросил незнакомец. – И кофе, если можно.

Человек опустился на диван рядом с Антоном Заславским и похлопал его по плечу:

– Что, Антончик, опять белая ночь? Хотя очевидно, что вы все не спали. Ну, докладывайте. Что у вас произошло? Кто-нибудь из вас еще способен излагать мысли по порядку? Кто спал больше всех?

Вероника Львовна указала на Фридмана. Фридман и впрямь уже не смеялся.

– Давайте лучше я скажу, – сказал Тенгиз. – Можно, Комильфо?

Я кивнула.

– В ее присутствии? – спросил незнакомый человек с некоторым удивлением.

– Почему нет? – сказал Тенгиз. – Она же виновница торжества.

И вот что сказал Тенгиз:

– Это Зоя Прокофьева, ученица нашего десятого класса. Она вчера вечером получила грустное известие о болезни своего отца и сбежала из Деревни.

– Я очень сожалею, Зоя, – покачал головой этот человек.

– Спасибо, – пробормотала я.

– Я настоял, чтобы Фридман никому ничего не докладывал.

– Почему? – опять удивился незнакомец.

– Мне показалось, что так будет правильнее.

– Может быть, он был прав, – поддержал Антон Заславский. – Наверное, некоторые отрезки пути надо пройти в одиночестве.

– А некоторые – в сопровождении, – добавил Фридман.

– Как видите, я ее нашел, – сказал Тенгиз.

– Ты?! Но… Тенгиз… – Свежие глаза за квадратными стеклами тоже стали квадратными.

– Ей нужно срочно отправляться домой, чтобы успеть попрощаться, но она не хочет.

– Не хочет?

– Нет. Она боится.

– Чего боится?

– Страшно лететь одной в неизвестность. Страшно расставаться…

– С кем именно страшно расставаться?

Тенгиз на это ничего не ответил. Вместо него сказал Антон Заславский:

– Это работает в обе стороны. Теперь это так будет всегда, да, дружок?

И подмигнул мне.

– Надо срочно лететь, – повторил Тенгиз и принял важный вид. – Процесс расставания – это же главная тема программы “НОА”. Нам Маша всегда так говорит. Это она тебя цитирует.

– Надо об этом подумать, – сказал незнакомец.

– Кстати, хабиби, – продолжил Тенгиз, – должен тебе сказать, что Маша отличный психолог, она нам всем очень помогает, и Зое тоже. Не знаю даже, как бы мы без нее справлялись. Я вот, например, исключительно благодаря Маше переборол посттравматическое расстройство. Должно быть, это ты руководил процессом, ты же ее мадрих.

– Надо же, – в замешательстве пробормотал новоприбывший, а синие глаза снова стали квадратными. – Я., я очень рад за тебя, Тенгиз. Да, но… да, да, Маша весьма… подающий надежды молодой психолог с потенциалом…

Потом впал в некоторую задумчивость.

– Я могу переговорить с вашей ученицей наедине?

– Давайте выйдем на улицу, – предложил Тенгиз. – Подышим свежим воздухом.

Все вышли, и я осталась с этим человеком наедине.

– Ты пациентка Маши? – спросил этот человек.

– Да.

– Я главный психолог программы “НОА”, меня зовут…

Вот так вот. Какая честь.

– Ты хорошо понимаешь иврит?

– Нормально понимаю.

– Я думаю, что ты должна поскорее вернуться домой. Это, конечно, твое решение, но, по-моему, так будет лучше для тебя и для всей твоей семьи.

Все это я уже слышала от Тенгиза. Зачем это опять повторял главный психолог всех психологов?

– Я не хочу домой.

– Тебе хорошо в Израиле? В этой программе?

– Не знаю.

– Тебе нужен проводник.

– Что?

– Про-вод-ник – это значит, не лететь одной. Это страшно – лететь одной в неизвестность. Неизвестность – это…

Я знала, что это такое. Сюда я летела одна. В неизвестность.

– Тебе известно, что твой мадрих четыре года не выходил из этой Деревни? – В тоне главного психолога появились самодовольные нотки.

– Конечно знаю. Уже почти пять.

– Правда? Откуда? – удивился этот человек.

– Как можно не знать, если живешь целый год рядом со своим мадрихом?

– Мы купим тебе билет, и ты полетишь домой.

– Нет, я никуда не полечу. Я уже сказала…

– А если он с тобой полетит?

– Кто?

– Твой мадрих.

– Тенгиз?!

– Ну да.

Я ничего не понимала. Как такое вообще было возможным?

Человек открыл портфель, достал дневник и полистал. Тыкнул пальцем в текущий месяц.

– Очень просто. Скоро каникулы Шавуот. Ты знаешь, что такое Шавуот?

Я знала: Праздник седмиц. И кивнула. Но главный психолог все равно мне объяснил, что это за праздник, и только потом вспомнил, о чем изначально шла речь.