Йерве из Асседо

Я не была ни красивой, ни грудастой, ни длинноногой и одета была не в мини-юбку, а в потрепанные вареные джинсы времен поздней перестройки и выглядела как беспризорница. У меня не было никаких шансов поймать тремп.

Тем не менее я его поймала, и довольно быстро.

Шоколадная “митсубиси” резко затормозила прямо перед моим носом. Задние окна были обклеены черной пленкой. Из опущенных передних раздавалась громкая музыка, но она ни в коей мере не была арабской – обычное техно, транс или эйсид-хаус, я никогда в них толком не разбиралась. Никита такое слушал. Иногда и Марк, когда пребывал в меланхолическом расположении духа после очередной провальной оценки. И на деревенских дискотеках ее всегда врубали после медленного танца.

Но если и этого было мало, чтобы снять с “митсубиси” всяческие подозрения, из правой передней двери вышла симпатичная солдатка с толстой косой и длинным автоматом, послала водителю воздушный поцелуй и уселась на остановке, обняв толстый рюкзак.

Водитель уменьшил громкость, перегнулся к правому окну и послал девушке ответный поцелуй. Наверное, они были братом и сестрой. Или близкими друзьями. Смуглый парень лет двадцати с куцым нагеленным чубчиком – судя по возрасту, наверняка тоже солдат в отпуске или на больничном – забыл о солдатке и обратился ко мне:

– Куда, красавица?

Я не была красавицей, но спорить не стала. Акцент у парня не был арабским. Обычное израильское произношение: резкое, напористое, самоуверенное, как у Михаль и у Асафа, как будто весь мир им чем-то обязан, потому что они родились евреями в Израиле.

– В Тель-Авив.

– Поехали.

Я села на место солдатки. Водитель дал газу, колеса завизжали, “митсубиси”, исполнив немыслимый вираж, оказалась на левой полосе и вжала меня в сиденье.

– Пристегнись, сестричка.

Я послушалась. Хотя если бы эта машина разбилась, вмазалась в бетонную перегородку или слетела в овраг с серпантина Первой трассы, я бы об этом не пожалела.

– Куда направляемся в Тель-Авиве? – спросил водитель и подкурил сигарету, оторвав обе руки от руля.

Машину занесло вбок. Парень проворно поймал руль правой рукой, а левую высунул из окна. На нем была белая футболка. Она выгодно обтягивала рельефные бицепсы. На шее болталась тяжелая золотая цепь с круглым медальоном.

– На море.

– На какой пляж? Гордон или Хилтон?

– Не знаю.

В Тель-Авиве я была лишь один раз на школьной экскурсии.

– В Тель-Барух, – вдруг раздалось сзади.

И громко рассмеялось сразу несколько ртов.

Я вздрогнула от неожиданности. Обернулась – на заднем сиденье оказались еще двое. Такие же парни, с такими же нагеленными чубами, светлыми футболками, цепочками, и в потемках их было друг от друга не отличить.

– Где это – Тель-Барух? – спросила я.

– Там, где стоят твои подружки, – ответил один из задних.

– Какие подружки?

– Проститутки.

Не “проститутки” – “зонот”. Множественное от “зона”.

– Все русские – зонот.

– Да ладно, – возразил второй задний. – Они бесплатно дают. Как тебя зовут?

Я ничего не ответила.

– Наталия или Татиана?

– Их всех зовут одинаково. Все пацаны – Алексы, а все девки – Татианы.

– Не слушай этих дебилов, – сказал водитель и врубил свое техно погромче. – Ты не выглядишь как Татиана, ты выглядишь как Маша! У нас в подразделении была одна такая Маша! Боже, это нечто! Она демобилизовалась два месяца назад, так вся база была в трауре! Двадцать один день взаперти и без Маши! Это же поехать мозгами можно!

– У нас точно такая же была, брат! – перекрикнул музон один из задних. – Служила в отделе кадров! Все наши водилы к ней толпами ходили плакаться на жизнь, лишь бы попялиться, как она грудью об стол упирается, когда строчит отчеты! Только ее звали Ольга!

– Ольга? Какое дурацкое имя! Оль-га-га-га. Она была похожа на утку?

– На Памелу Андерсон! Настоящая блондинка! Эти русские нереально красивые! Кто захочет спать с израильтянкой, когда рядом вертятся такие ноги?! Наши жирнюхи ей устроили бойкот! Вы не поверите! Никто не хотел сидеть рядом с ней в столовке!

– И?..

– И наш офицер ее выручил. Написал командиру роты, и тот сделал ее секретаршей своего офиса. Она за ним по пятам с тех пор ходила. Никто не посмеет тронуть секретаршу, которая сосет командиру.

– Так она и вашему офицеру отсосала, поэтому он ей помог.

– Они это умеют.

– Ну что, Наташа, а ты как в этой сфере? Шаришь?

Мигающий оранжевым глазом окурок улетел из окна на юго-восток. Рука водителя, как в замедленной съемке, оторвалась от руля и легла мне на грудь.

Сзади захлопали и засвистели.

– Ну и как?

– Вкусная. Хоть и маленькая.

– Маленькие тоже бывают в порядке.

– Ниже опусти, Хаим, она вроде не против.

Я была против. Просто меня парализовало. Или не меня. Меня больше не было. Я будто отделилась от собственного тела и смотрела на происходящее с низкого потолка автомобиля. Такое уже со мной случалось – например, когда Аннабелла резала бритвой бедра, а я ломала окно. Да и совсем недавно, когда читала Митины письма. Впрочем, кажется, с тех самых пор я в собственное тело и не возвращалась. Носилась рядом с телом по иерусалимским беспорядочным улицам. Маша называла это “диссоциацией”. Психолог Маша.