Йерве из Асседо

У Жанны глаза на лоб лезли от такой средневековой ереси, и она прилагала много усилий, чтобы донести до нас, что настоящая женщина, как и настоящий мужчина, – это вопрос биологии, а не искаженных понятий, и много еще чего о неправильно устроенном патриархальном режиме, о том, что мужчинам выгодно заставлять женщин думать, будто они слабы и бессильны, а это вовсе не так. И что мы должны помнить, что мы вправе открыто говорить о своих желаниях и о нежеланиях тоже, а не ждать, что нас поймут без слов, потому что понять нас могут неправильно.

В какой-то момент Жанну унесло от пенисов в заоблачные сферы, но некий здравый смысл в ее пламенных речах был, и, по большому счету, я тоже так думала, и пока она говорила, я все время вспоминала тот ужасный инцидент, когда застукала Арта и Аннабеллу в кровати. Только мне казалось, что таких, как Аннабелла, Жанне никогда не переубедить, потому что невозможно переубедить жертву в том, что она не жертва. Но в основном я думала о Натане Давидовиче, пытаясь в воображении приклеить ему пенис, что мне никак не удавалось.

К концу четвертого часа этого интенсивного ликбеза я ощущала себя одновременно просвещенной и помутившейся рассудком. А это потому, что прежде мне казалось, будто я все поняла про секс, когда впервые поцеловалась с Натаном, а оказалось, что вовсе ничего не поняла. То есть не то чтобы не поняла: просто прочувствовать и понять – разные вещи, и обе необходимы. А еще потому, что содержимое полок в ящиках моего любовного секретера смешалось, и стало затруднительнее разделять романтического Жоффрея де Пейрака и венерические заболевания, первую любовь и яйцеклетки, поцелуи и беззащитную наготу, и я стала думать о дюке и о Фриденсрайхе фон Таузендвассере.

Но как бы там ни было, эти четыре часа пролетели быстрее, чем один час математики, а к концу мастер-класса все, включая азербайджанок и кроме Аннабеллы, захотели после школы вступить в какой-нибудь кибуц.

Никто и не заметил, что за окнами стемнело, а дождь все лил и лил.

Мы попрощались с Жанной, и я направилась прямиком в Клуб, где мальчикам, вероятно, демонстрировали женские половые органы. Там стоял галдеж, полная вакханалия, и вещи назывались своими именами, как, впрочем, и всегда.

Я выцепила Натана Давидовича, схватила его за рукав и вывела на террасу под деревянный козырек. Сильные порывы ветра кидали дождь нам в лицо. Он немножко удивился.

Я ему решительно сказала:

– Ты, вместе со своим иудаизмом, козел, раз не понимаешь, что Новый год – это советский семейный праздник и что Новый год и Рождество – разные вещи.

– Вообще-то не совсем так, – взялся за свое Натан. – Ты не полностью права.

– Блин, – опять разозлилась я, – я же к тебе с хорошими намерениями! Я сама пришла мириться! Ну почему ты не можешь никогда признать, что ты в чем-то ошибаешься?

– Мы оба ошибаемся, – почесал ухо Натан Давидович. – Это не разные вещи. И Новый год, и Рождество, и Ханука – у них у всех один и тот же языческий источник. Это все поздние мутации первобытного праздника зимнего солнцестояния. Его испокон века праздновали в тот период, когда день становился длиннее ночи. Так что Новый год и…

– Ты зануда, – сказала я.

– Есть такое, – согласился Натан Давидович. – А ты молодец, что перестала делать вид, будто меня не существует. Мне нетрудно было первым к тебе подойти, но я сдержался, потому что хотел, чтобы ты попробовала расстаться с дурацкой привычкой игнорировать людей, когда тебя погладили против шерсти.

Я чуть ли не лишилась дыхания от такого проявления мужского шовинизма. Мне захотелось двинуть его коленом по мужскому половому органу.

– Я по тебе соскучился. – Натан вовремя перехватил мое колено, а потом и голову и поцеловал меня взасос.

Я прислушалась к своим желаниям и не поняла, чего мне больше хотелось, – чтобы он продолжал целовать меня взасос или чтобы не продолжал, потому что он совсем охамел. Вероятно, и Аннабелла была в чем-то права и порой мужчин следует заставлять охотиться на тебя, а не открыто бросаться им на шею. Желания – очень противоречивая штуковина.

Я отодралась от него губами и языком и на всякий случай отошла на шаг назад.

– Я хочу с тобой переспать, – сказала я.

Натан Давидович снял очки и протер стекла о рукав школьной толстовки. Взгляд у него был абсолютно расфокусированный.

Глава 29 Вещи и имена

– Да, – сказал Натан Давидович, водружая очки обратно на нос.

– Что “да”?

– Что неплохо вы потрудились на уроке сексуального образования.

– Ты что, мне отказываешь? – И не была уверена, испугалась ли я отказа или почувствовала облегчение.

– Нет, – ответил Натан. – Просто я не знаю, что сказать.

Опять он приобрел тот замороженный вид, как тогда на камне в пустыне, когда не решался меня поцеловать. Вот и иди пойми, надо называть вещи своими именами и озвучивать свои желания или не надо.