«Забастовка рабочих в Нью-Харрис получила неслыханный размах. Она длится уже третью неделю, рабочие не соглашаются на посредничество профсоюзной организации. Забастовкой руководит специальный забастовочный комитет. По нашим сведениям, забастовочный комитет является только прикрытием для коммунистической организации, прочно взявшей в свои руки руководство забастовкой. Комитет требует от компании Говерса, чтобы она подписала условие о повышении зарплаты и установлении восьмичасового рабочего дня. Компания упорно отказывается подписать такое условие, хотя забастовка наносит ей всё большие убытки из-за того, что заводы не работают. Все попытки компании пустить заводы с помощью штрейкбрехеров, которых выписали из соседних штатов, не дали никаких результатов, потому что рабочие бдительно охраняют завод, не допускают штрейкбрехеров. Уже было два столкновения с полицией, она пыталась разогнать рабочие патрули, что задерживали штрейкбрехеров, но разогнанные в одном месте рабочие патрули быстро собирались в другом и снова выгоняли штрейкбрехеров. Все это утверждает мысль о том, что забастовкой руководит опытная рука коммунистов. Неужели правительство не видит этого? Надо решительно ликвидировать забастовку, арестовать коммунистов и дать возможность компании Говерса пустить свои заводы».
Далее в корреспонденции ещё шли грубые ругательства в адрес коммунистов и забастовочного комитета, упорно не поддающихся на предложения желтой профсоюзной организации. Но о роботах не было ни слова. Может, «Дейли-телеграф» еще не успел пронюхать о них?
Тим положил газету и пробормотал:
— Как же, вот так сразу ликвидировать забастовку, разогнать патрули, арестовать коммунистов?.. Черта лысого, у нас в Нью-Харрис это сделать не так-то легко!..
— Простите, вы что-то сказали? — Неожиданно услышал Тим чей то вежливый голос.
Он поднял голову.
Против него, на второй диване, сидел человек в кепи. Он пыхтел ароматным дымом из трубки и смотрела в глаза Тима.
— Вы что-то сказали? — Повторила человек, и вдруг глаза его расширились как от удивления.
Одновременно подскочил и Тим:
— Слушайте, матери его бес, это же вы!.. Ты… Томас?
— Да это я. А откуда взялся ты, Тим?
— Вот неожиданность! Встретились в поезде. Сколько лет не виделись — и так…
— Да куда ты едешь?
— В Нью-Харрис. А ты?
— И я туда же. Чего ты туда едешь?
— По делам своей газеты. Знаешь, там крупная забастовка.
— Я почти в этом деле. Только я с другой стороны.
Тим недоверчиво посмотрел на знакомого — что значит «с другой стороны»?
— Что ты хочешь сказать? С какой другой? Разве ты знаешь, с какой стороны я?
Тимов знакомый немножко поколебался. Однако, он быстро выкрутился:
— Видишь ли, я слышал, как ты говорил сам с собой о делах в Нью-Харрис. Итак, я понял, что ты сторонник забастовки. Ну, а я, наоборот, против забастовки.
— То есть?
— Да ты не смотри на меня такими враждебными глазами. Разве разница в политических взглядах мешает людям быть старыми друзьями? А?
— Разное случается, — сдержанно ответил Тим.
— Я работаю инженером в компании Говерса. Моя специальность, как тебе давно известно, радиотехника. Я всегда специализировался на направленной пересылке радиоволн, на пересылке энергии. И там, кое-чего добился. А ты что делаешь?
— Я же говорил: работаю в газете, «Ред-Стар» называется.
Тимов знакомый покрутил носом:
— Откровенно говоря, не люблю я этой газеты.
— Потому что ты продался капиталистам, — ответил Тим.
— Вижу, что ты такой же горячий, как и раньше, когда мы с тобой учились в колледже, — грустно и ласково ответил тот.
— Да, я не изменился. А ты, Томас Бирз, очень изменился. Значит, ты против забастовки? Может, бороться против неё едешь?..
— Может, и так. Но моя непосредственная цель — увидеться с Мадлен Стрэнд. Ты встречаешься с ней?
Тим почувствовал, как краснеет его лицо. Чтобы скрыть неловкость, он склонился, что бы поднять газету, которая упала на пол, и оттуда неясно пробормотал:
— Да… иногда…
— Что же, и она тоже такая красная? — Словно не замечая поведения Тима, продолжал Бирз.
— Нет…
Бирз улыбнулся:
— Конечно нет. Я тоже так думаю. Потому что она в последний раз, когда мы с ней виделись, высказывалась, как очень яростная противница забастовки. Что ж, это понятно: она трезво смотрит на вещи. Инженер знает, какая всегда бывает ерунда, когда рабочие берутся не за свои дела.
— То есть?
— Их дело — работать. А управлять предприятием и вообще жизнью — справимся и мы сами! — Холодно ответил Бирз.
Тим промолчал. Он видел, что из этого разговора ничего путного не получится. Не было уже радости от встречи со старым другом по колледжу; наоборот, ему было неприятно, что Бирз тоже едет к Мадлен.
Далее разговор шёл очень неудачно. Через несколько минут они и вовсе замолчали, углубившись в газеты. Бирз сбросил свой макинтош; он был в клетчатом пиджаке, крепко сжимал трубку в своих зубах. Но все эти приметы, которые могли бы многое рассказать внимательному читателю, Тиму ни о чём не говорили.
Поезд двигался дальше и дальше — в Нью-Харрис, к бастующим рабочим, к Мадлен Стрэнд.