Идол

— Кира! — вне себя она вскочила со стула. — Ты… Ты вообще… Ты кем меня считаешь? Я не предательница!

Эрлин встал из-за стола, обошёл стул Риты.

— Сядь, — прихватив Риту за плечи, он усадил её обратно. Обошёл стол с другой стороны, сел. Эта методичность и изящность, с которой им совершалось любое движение, выводили из себя. Тем же тоном, в той же позе, будто и не вставал с места, Эрлин продолжил:

— Я это только для твоего блага предлагаю.

Рита с ненавистью смотрела на него.

— Всё равно их так или иначе поймают. Это вопрос времени, — произнёс он равнодушно. — Зато какая польза тебе от такой маленькой помощи следствию. Ты по-прежнему будешь жить в Ринордийске, сильно твоя жизнь не изменится. Своя квартира, толпы поклонников, танцы, веселье по вечерам… Всё, к чему ты привыкла. Соблазнительно, правда?

Правда, гадёныш, самая что ни на есть правда. Иную жизнь, чем жизнь в Ринордийске, в центре всеобщего внимания и вечного праздника, Рита не представляла. Как же ещё? Она не может иначе. Только вот останется ли всё по-прежнему, останется ли она сама фройляйн Ритой после того, что предлагает ей Кира? Вряд ли. Очень вряд ли.

— А там сейчас снег, — смотря ей в глаза, произнёс Эрлин. — Скоро вообще зима начнётся. Холодно, никаких домов, и людей почти нет, только степь, степь…

Рита поймала его намекающий взгляд, застыла. Всё застыло. Остановилось на тонком ребре. Молчание становилось критическим: оно требовало, чтобы его оборвали чем бы то ни было.

Решение?

Решение?

Зазвонил телефон. Эрлин вынул сотовый:

— Слушаю.

Через несколько секунд он встал и, не отрываясь от сотового, шагнул к двери: видимо, решил, что при разговоре посторонние не нужны.

— Подумайте, — бросил он Рите, мимоходом коснувшись её плеча, и вышел.

Как только позади захлопнулась дверь, Рита вышла из оцепенения и беспокойно задвигалась на стуле.

— Чёрт, — пробормотала она, судорожно прижав руки ко рту. — Чёрт, вот я влипла.

Оба варианта не просто плохи: они неприемлемы. Фройляйн Рита, предавшая своих друзей, это, конечно, уже не фройляйн Рита. Но и фройляйн Рита в ссылке, посреди бескрайней заснеженной степи, — как мало это согласовывалось с её идеальным образом, как она его видела. Это подмена, не та судьба, не тот спектакль. Да разве существует фройляйн Рита вне столичного шума и бега, вне вечерних огней и восторженной публики — или вне красивой драматичной смерти?

И никак теперь не прочертить линию, чтоб было, как надо. Что ни сделать — неизбежное искажение, слишком сильное, чтобы рисунок остался всё тем же. А ведь до того всё складывалось так удачно, так ладно, почти идеально! Закончить бы представление сейчас, в этот момент, чтобы не портить всем последующим…

Нервно скачущим взглядом она пробежала по столу, ища что-нибудь подходящее.

«Пузырёк!»

Рита схватила его, сорвала крышку. Почти вплотную поднесла к носу, вдохнула. В нос ударил резкий неприятный запах ацетона.

«Растворитель. Наверно, если выпить, можно отравиться».

Она уже собралась глотнуть, но остановилась.

«А если это будет долго? Я боюсь. Ich habe Angst».

«Дура, не время сейчас об этом думать!»

Она запрокинула голову, собираясь выпить залпом, но в последний момент растворитель исчез из её пальцев. Рита опустила руку и с тоской смотрела, как спасительный пузырёк исчезает в глубине сейфа в дальней стене.

Эрлин закрыл сейф, положил ключ в карман и, как ни в чём не бывало, сел в своё кресло.

— Так что вы надумали, фройляйн?

57.

День куда-то исчез без возврата, будто его и не было. Наступил вечер, как будто был всегда. Он не понимал этого: недавно — безграничная светлота, снег, белый до рези в глазах и нескончаемый, и иногда тёмные силуэты на его фоне (деревья ли, люди); сейчас — безграничные сумерки, сдвинутые близко друг к другу стены, горящая лучина, что давала мутный красный отсвет. И что же из этого существовало на самом деле? Или давно уже стоило отказаться от попыток связать мгновения воедино, а просто принимать то, что есть сейчас?

Изворотливое пугливое существо, желающее лишь жить, решило, что всё не так уж плохо: необходимый минимум, позволяющий поддерживать своё существование, есть, а значит, жить будем. Всё остальное закрыло глаза и свалилось в непробудном сне. Продолжай оно бодрствовать и кричать, что необходимо больше — что ж? Ничего бы не добилось и не изменило, а только измучило бы себя вконец. Теперь всё. Пожалуй, на этом балласте был поставлен крест.

Внешне это выразилось лишь в том, что, оглядев ещё раз незатейливую обстановку барака, он остановил взгляд в одной точке и находился без движения. Отсвет. Потёмки. Всё равно. Всё равно.

Вскоре это действие стало настолько абсурдным, что об этом заявила голая абстрактная логика (она не впадала в спячку). Она оценила ситуацию, сказала, что ситуация ничего не даёт и совсем не хороша, а также предположила, что раньше, возможно, было лучше.