Идиот нашего времени

Однажды Нина показывала всей стройке очередной номер газеты с целым разворотом, посвященным строительству Центра. На развороте — большая фотография, на переднем плане — главный редактор Земский и корреспондент Сошников — в одной связке, словно прикованные неизбывной соперничающей злостью к деревянным носилкам, полным кирпичей.

— Ну зачем… — смущенно сказал Сошников. Хотя самому от таких соприкосновений с «детским садом» было приятно.

В тот день, раздевшись по пояс, Земский и Сошников, оба загоревшие, поджарые, таскали кирпичи на третий этаж. Кто кого вымотает. Сначала Земский первым в упряжке, потом Сошников. И так, зло смеясь, без конца подначивая друг друга, потом молчком, потом хрипя — наваливали на носилки кирпичей: «Давай, давай! Еще! Слабо, что ли?!» Потом — рысцой, со скрипом в жилах. Пока к обеду, выполнив две дневные нормы, обоюдно задыхаясь, просто отвалились от носилок на стороны, так что после обеда под разными предлогами со стройки исчезли оба.

И наконец все пространственные и временные обстоятельства сложились так, что Сошников и Нина оказались вдвоем в одной из комнат. Им выделили бадью с готовым раствором и доверили самостоятельно штукатурить стены. Они эту работу освоили еще в прошлое воскресенье и на этот раз довольно быстро израсходовали все корыто раствора, замазав часть стены. Да пока работали, говорили о чем придется, внешне делая вид глубокой сосредоточенности на таком важном деле, как оштукатуривание стены. И при этом оба чувствовали, что работа — всего лишь прикрытие того, что им просто вот так хорошо вдвоем, без свидетелей, неспешно работать и болтать о чем угодно.

Но когда раствор закончился, они за новой порцией вниз сразу не пошли — не из лени, конечно. Нина подошла к пустому оконному проему, оперлась о поновленную кирпичную кладку, задумчиво смотрела на скаты соседних крыш, на деревья, на остов старой кирпичной церкви с растущими прямо из стен березками, который отсюда, с третьего этажа, был виден за крышами.

— Вот мы, кажется, такое хорошее дело делаем, — заговорила она, — такую страшную развалину восстанавливаем. А мне грустно, будто что-то умирает… Я не думала, что буду жалеть об этом. Когда жила здесь, так боялась, ты даже представить себе не можешь. Даже в коридор каждый раз боялась выйти.

— Чего же ты боялась? — с доброй подначкой проговорил Сошников.

— Всего! — Она засмеялась. И опять стала тихая: — Я серьезно говорю… Здесь такие странности происходили, не поверишь… Я бы ни за что не поверила, если бы сама что-то такое не видела и не слышала.

Сошников подошел к ней совсем близко. Не то что помимо воли подошел, а будто в глубокой рассеянности повиновался некой притягивающей силе — едва подбородком не ткнулся в ее затылок, в косынку, ловко схваченную узелком сзади и чуть придавившую вздувшиеся по-детски нежные мочки с маленькими дырочками под сережки. У него от этих мочек, подернутых еле заметным белесым пушком, замерло в груди, он почувствовал близкую развязку: вот сейчас положить руки ей на плечи и прижать к себе — а там будь что будет… Он сглотнул комок, сказал тихо:

— Дом старый, трещины, труха, где-то что-то осыпалось, что-то треснуло, вот тебе и барабашки…

— Нет… — Она в рассеянности, и будто вовсе не замечая такой его близости, бочком выскользнула из его круга, прошлась по комнате, по-прежнему задумчиво улыбаясь. — Иногда бывало такое ощущение, что рядом кто-то находится. Был такой случай… Три ночи подряд к нам с Лялькой в комнату стучали…

— Как стучали?

— Вот ты смеешься, — сказала она немного капризно. — А к нам на самом деле стучали. Ровно в полночь раздается стук в дверь. И так отчетливо, настойчиво. Открываю. А в коридоре — никого… Ну что ты смеешься!

— Вовсе не смеюсь.

— А когда укрепляли фундамент, пока ямы были, я каждый день туда заглядывала. И в стены заглядывала, вот тот угол, который перекладывали, я его весь-весь просмотрела, каждый кирпичик… Я понимаю, конечно, что все это глупо звучит, но мне казалось, что там должно быть что-то страшное. Какой-нибудь человек замурованный, или что-то еще хуже.

— Что же может быть хуже замурованного в стене человека!

— Не знаю…

Сошников вдоволь посмеялся вместе с ней, наконец немного успокоились.

— Но теперь все это исчезло, — грустно сказала она. — Такое ощущение, что от того дома ничего не осталось… Приведения улетели… Теперь здесь все новое: ни одного старого кирпичика не видно. И чувствуешь, как с каждым днем все сильнее пахнет пластиком?

— Что же плохого в том, что дом станет новым?

— Не в этом дело. Не знаю. Грустно.

— А правда, что ты будешь здесь работать?

— Правда, — сказала она неопределенно. — если ничто не изменится… Но теперь здесь все будет совсем по-другому. Нет, все-таки, знаешь, одно дело — жить здесь, другое дело — работать. Все, все поменяется.

— В любом случае видно твое нетерпение… Из тебя такая заправская строительница получилась. Да еще эту бригаду «ух» сколотила.

— Люди мне поверили, я их не могу подвести.

— А ты сама веришь? — спросил он осторожно. — Так и будет, как ты думаешь?