Идиот нашего времени

— Так жалко Ляльку, когда она болеет — ты должен себе это представлять, у тебя сын… — говорила Нина. Он же успевал заметить, что вот и его сына она вспомнила — совсем ведь не зря, и сына встроив в ту неуклюжую баррикаду, которую сгородила вокруг себя.

— Пока она лежала с температуркой, я в ней увидела что-то такое тяжелое, чего во взрослом человеке не бывает…

— Что же? — хмурился он, но хмурился не на ее слова, а на свои раздумья.

— Взрослые такое давным-давно прошли. А Лялька впервые об этом стала думать. Она спрашивает меня: «Мама ты умрешь?» А сама плачет. «И я умру?» И я плачу вместе с ней. Так было пронзительно жалко ее… Кажется, все бы отдала, лишь бы избавить ее от этих страшных ощущений.

— Твой ребенок — совершенный ангел. Уже хотя бы потому, что не слышала тех гадостей, которые к ее возрасту слышат все дети…

— Ну, в этом ты не совсем прав… — Нина все-таки тоже улыбнулась. Посмотрела на Ляльку, потом на Сошникова. — Ты ей нравишься.

— Да мы же с ней старые знакомые! Я помню ее, когда она была размером вон с ту куклу… Скажи ей, пожалуйста.

Нина стала показывать Ляльке знаки, заодно показала на куклу с румяными пухлыми щеками, восседавшую на кровати в тюлевой накидке, как в фате. Лялька неожиданно зарделась. Но через секунду соскочила со стула, взобралась на кровать, схватила куклу, вернулась за стол и стала баюкать. А немного погодя вновь стала что-то показывать своими знаками маме. Нина внимательно следила за ее жестами и вдруг, не удержавшись, засмеялась и отрицательно замотала головой.

— Что она сказала? — настороженно спросил Сошников.

— Ой, да ну! — Нина впрочем продолжала смеяться.

— Почему? Ведь это же ребенок. Она не могла сказать ничего плохого!..

Нина вдруг перестала смеяться.

— Не переведу! — сказала она строго.

Сошников пожал плечами, налил себе еще чашку вина. Он же видел, что Нина посматривала на бутылку с нетерпением, словно поторапливая: кончится вино — кончатся посиделки, ему придется встать и прекратить это ползание в потемках. Впрочем, в бутылке и оставалось немного.

Где-то за стеной раздался шум. Вернее шумели уже давно, но теперь у кого-то из соседей скандал явно набирал обороты. Сошников вопросительно посмотрел на Нину, хотя на душе полегчало — хоть какое-то действо, способное и ему самому придать некоторой показушной озабоченности.

— Это ничего, — быстро заговорила Нина. — На самом деле они хорошие люди. Андрей Петрович и Петр Петрович. Братья… Два брата-акробата. Не смейся, они правда бывшие цирковые акробаты. — И сама же нервно засмеялась. — У них был даже свой номер. Ну а потом водка…

— Понятно.

— Представляешь, они были нашими соседями в доме на Преображенской. А когда нас переселяли, то переселили всех сюда, им дали две комнаты дальше по коридору, а нас с Лялькой поселили здесь. У них еще мама была жива, но она совсем недавно умерла. Отец умер еще в том доме, а мама уже здесь… И все водка.

— Понятно.

Помолчали. Он не знал, о чем говорить, все темы вели в нелепую пустоту.

— Однако, домом ты этот барак сильно называешь, — сказал он. — Если честно, я не предполагал, что Земский тебя сюда переселит. Да еще каждый час по голове проезжает поезд.

— Но только здесь все равно лучше, — спокойно согласилась Нина. — Здесь и газ, и вода, и, представь себе, какие-никакие удобства… Но главное, мне здесь спокойнее.

— Постой-ка, ведь вы с Лялькой здесь прописаны, да? Но прописка, конечно, временная?

— Да, временная. А что?

— Так, ничего.

Они замолчали. Он, наконец, почувствовал, что грань уже пройдена, пора было удалиться. Да тут еще зазвонил его мобильник. Звонила Ирина. Он с досадой взглянул на часы, было начало восьмого, солнце стояло еще высоко, вечер не чувствовался. Он ответил жене несколько недовольно, жестко, и как-то эти интонации нехорошо уловились Ниной — он заметил.

— Да… — сказал он. — Да, скоро освобожусь. Да.

Выключил мобильник, поднялся:

— Мне пора… Лялька, кнопочка, выздоравливай!

Поплыли принужденные улыбки. Он надел жилетку, направился к дверям. Нина поднялась провожать. Вышли в коридор, который был заставлен, так что оставался только узкий проход. Соседи, кажется, затихли. И вот уже у самого входа он спросил:

— Но что же все-таки сказала Лялька?

Нина пожала плечами и ответила неопределенно, скорее даже совсем равнодушно, хотя и равнодушие в такой ситуации могло быть неосознанной игрой:

— Она сказала, что ты будешь ее папой.

— Вот как? — Он удивился. — Прямо так и сказала — утвердительно?

— Ты ей понравился, — улыбнулась она.

— А тебе? — брякнул он, сам же стушевался и вдруг проговорил совершенно досадное, ненужное, да еще с поспешностью:

— Одно твое слово, я все брошу.

— Зачем ты говоришь такие вещи…

Он постоял еще с минуту, не глядя все-таки на нее, потупившись, держась за дверной косяк. После этого ушел.

* * *