Так я пролежала с час. Была уже половина десятого, и очень хотелось в туалет. Папа гремел сковородкой на кухне — у него что-то пригорело. Открылась дверца шкафа под раковиной, и это «что-то» шмякнулось в мусорное ведро. Ясно, опять ковырялся в коде и забыл о сковородке на плите. Он помыл сковородку и снова поставил на огонь.
Я не могла просто так прийти, поздороваться с ним, пить кофе и завтракать. Меня мучила мысль про ненадежное алиби. Я тихо вышла из комнаты и, умываясь в ванной, думала, как расспросить его о событиях трехлетней давности.
— Эспрессо или капучино? — приветствовал меня папа. Вопрос «эспрессо или капучино?» был у нас чем-то вроде «доброе утро, как спалось?». Если ответом было эспрессо — так себе, а вот если капучино, то все замечательно.
— Капучино, — соврала я.
Папа зашумел сначала кофемолкой, потом кофемашиной. Он сделал эспрессо, потом вручную взбил подогретое молоко. Молоко могла взбить и машина, но тогда молочная пенка держалась хуже.
Поставил чашку передо мной. Высыпал из сковородки в тарелку вторую порцию пригоревших гренок: тонко нарезанная булка, смоченная в смеси взбитых яиц, молока и сахара. Вкусно, если нормально приготовить.
— Какие планы на сегодня? Я тоже взял выходной. Хочешь, сходим в Ботаничку? Говорят, там все цветет, — бодро предложил он.
— Хотела делать наброски для художки.
— Ладно, — разочарованно согласился он, и я почувствовала себя виноватой: мы редко выходили кудато вместе.
— Можно съездить сейчас, а порисую потом.
— Тогда ешь, и поедем, — обрадовался папа и отправился умываться и одеваться.
Я выпила кофе, выбрала наименее коричневую гренку и сжевала половину.
— Сейчас оранжереи открыты в режиме прогулки, — продолжал папа из прихожей, причесываясь перед зеркалом, как будто я должна была знать, что это значит.
Я выбирала у себя в комнате, какую из толстовок надеть — серую или синюю. У серой на рукавах обнаружилась краска, поэтому она отправилась в корзину для грязного белья, и я надела синюю поверх футболки с ярким рисунком. Конверсы, сбрызнутые водоотталкивающей пропиткой, куртка с капюшоном.
Но в прихожей папин телефон издал трель. Он прочитал его и раздраженно мотнул головой:
— Вызывают на срочное совещание, нужно идти в офис. Заскочу за тобой, как закончим.
— Это недолго?
— От силы полчаса.
Какая подозрительная срочность, какой раньше не было. Я кивнула.
Он очень быстро вышел и загромыхал вниз по лестнице. Я сомневалась совсем недолго, потом взяла рюкзак и вышла следом на Виленский. Небо тяжело набухло черным, и начинал накрапывать дождь. Где-то вдалеке громыхал гром.
Папа в самом деле шел в сторону своего офиса. Вроде бы ничего необычного, но мне все казалось подозрительным. И как он раскрывает зонтик. И как смотрит в смартфон и что-то набирает там пальцем. И то, как нервно ждет зеленого на светофоре. Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он резко обернулся. Я успела спрятаться за спины идущей впереди парочки и тут же нырнула в открытую дверь круглосуточного магазина. Подождала полминуты, а когда вышла из магазина, на светофоре его уже не было и на улице Восстания — тоже.
Я дошла до перекрестка, огляделась в поисках черного зонта. Улицы утром дождливого дня были сплошь в зонтах.
«Нина, ты забронила билеты?» — спрашивала меня в общем чате Настя.
«Да», — ответила я и, закрыв мессенджер, увидела значок программы отслеживания. Как же я могла забыть, что у нас на телефонах стоит взаимное отслеживание. И даже это мне показалось сейчас подозрительным.
Открыла, с третьей попытки ввела правильный пароль. Значок папиного телефона висел на соседней улице и медленно двигался в сторону Невского. Сверяясь с программой, я догнала его и осторожно шла следом, чувствуя себя глупее с каждой минутой, потому что папа в самом деле шел в свой офис.
На перекрестке Невского и набережной Фонтанки он вошел в один из особняков, и я увидела через стеклянные двери, как он прикладывает карточку пропуска к турникету, а потом заходит в лифт.
От переживаний и дождя меня немного трясло. Я вошла следом и присела на кожаный диван за низким столиком. Осмотрелась. Несколько внушительных кадок с цветами, хорошенькая девушка-администратор, охранник уткнулся в смартфон. Я достала альбом и хотела нарисовать его, но тут раздались восторженные вопли.
— Нинок!
— Нинусечка!
— Нинусенция!
— Ниновадзе!
— Нининимимими!
Передо мной стояли два программиста из папиного отдела, которых коллеги за глаза называли Тимон и Пумба. Они говорили очень быстро, но строго по очереди.
— Че в гости не заходишь?
— Забыла старых друзей?
— Ты заходи.
— Мы ждем.
Они уселись рядом и не давали мне вставить ни слова.
— Будем биткоины майнить.
— Ка-дэ-е патчить.
— Генту перебирать.
— Контрибутить в дарквебе.
— Пилить стартап на блокчейне.
— Ага.
— Че не в школе?
— Все рисуешь?
— Дай посмотреть.
— Ой, мама.
— Страшные какие.
— Откуда только берутся.
Она на секунду замолчали, разглядывая рисунки, и я ответила:
— Я их вижу каждый…
Но Пумба уже закрыл альбом и отдал мне обратно. Они склонились над столиком и хитро улыбались:
— Ну давай, а то нам пора.
— Говори давай.
— Не буду!
— Надо.