Идеи и интеллектуалы в потоке истории

привлекающих внимание коллег и околонаучной публики;

высокий уровень конкуренции и обмена идеями;

ритуалы признания, насыщенное интеллектуальное общение,

что дает высокие уровни эмоциональной энергии, связанные с

чувством своей правоты — моральной силы, по Дюркгейму.

К этим условиям следует добавить факторы, относящиеся уже к

содержательной части познания.

получение новых результатов в переднем, сдвигающемся

фронте проблем (здесь есть лучшие возможности у

«провинциалов»);

наличие особого культурного капитала, преимущественного

доступа к тем идеям, которые не известны другим участникам

конкуренции (в данном пункте лучшие шансы имеют

«туземцы»).

Как отмечалось выше, М. Соколов и К. Титаев считают столичную

науку лишь разновидностью «туземной», отличающейся наличием

почитающих ее «провинциалов». Однако наряду с множеством

удручающих примеров «туземной науки» есть только небольшое

число мест, ставших мировыми интеллектуальными столицами.

Опыт Чикагской школы — факторы блестящего успеха

Рассмотрим пример Чикагской социологической школы первой

половины XX в., тем более, что на него ссылались сами М. Соколов и

К. Титаев. «Туземство» чикагцев было подтверждено тем, что

созданный журнал и первые хрестоматии только в самом начале

содержали переводы европейской классики (причем почти

исключительно трудов Г. Зиммеля), а позже

заполнялись публикациями сугубо местного производства.

Рассмотрим главные характеристики и достижения Чикагской

школы и сформулируем структурные обобщения в надежде получить

подсказку: чему обязан ее успешный прорыв к столичности.

1. «Столичный» импульс для местных исследований. Основатели

школы учатся в столичных интеллектуальных центрах, в течение

нескольких лет переводят и комментируют труды «столичных»

классиков, но в скором времени начинают собственные масштабные

исследования, результаты которых, а не привнесенные извне идеи,

оказываются в центре внимания.

272

Основатель чикагской социологии Альбион Смолл способствовал

переводу важнейших статей Георга Зиммеля. Уильям Томас и Роберт

Парк учились социологии в Германии. Влияние европейской мысли

этим отнюдь не ограничивалось76. Однако в скором времени чикагская

школа становится вполне самодостаточной77 «…как мы представляем

себе столичную науку. Наш собственный ответ, когда мы писали эту

статью, заключался в том, что мы видим в ней просто разновидность

“туземной”, отличной от всех прочих лишь тем, что она окружена

шлейфом “провинциалов”, согласных считать ее столичной»

[Соколов, 2013, с. 226].

2. Богатая предметная область и широкий фронт эмпирических

исследований, включающих экзотические, ранее не исследованные, но

будоражащие общественное внимание темы.

Чикагские социологи изучали свой город, в котором поселились

множество иммигрантов из разных стран, социологи исследовали

жизнь множества этнических групп: поляков, японцев, чехов,

итальянцев, шведов, немцев, евреев, китайцев, эстонцев; а также

положение негров и отношение к ним, межнациональные браки и

разводы; а также семьи, богословские собрания, предрассудки, темы

молодежи и пола, женской мобильности, контроля над рождаемостью,

становления личности, социальной самоизоляции, пространственной

сегрегации. Изучались также различные девиации, социальные

76 А. Нехаев со ссылкой на книгу Козера пишет: «В числе тех, кто оказал это

влияние, оставив на социологии Чикагской школы “европейский” след,

можно обнаружить самые разнообразные имена. И это не только имена

социологов (Огюст Конт, Габриэль Тард, Герберт Спенсер, Фердинанд

Тённис и все тот же Георг Зиммель), здесь мы встречаем имена и

философов (Вильгельм Виндельбанд и Фридрих Паульсен), и психологов

(Вильгельм Вундт и Альфред Адлер), и языковедов (Мориц Лазарус и

Хейман Штейнталь)» [Нехаев, 2013, с. 104].

77 «Ни один из прочих европейских классиков (Дюркгейм, Вебер, Зомбарт) не

удостоился, однако, чести быть переведенным, хотя на книги Дюркгейма

Смолл писал рецензии. Но уже в 1920-х гг. чикагские аспиранты больше не

осуществляют паломничество в Европу, а на место европейской звезды,

близость к которой чикагцы прежде демонстрировали как символ своей

причастности к мировой науке, лидеры школы начинают смело ставить

самих себя. Во “Введении в науку социологии” (1921) Парка и Берджесса,

хрестоматии, состоящей из 268 небольших фрагментов, перу самого Парка

принадлежат 13, Зиммеля — 10, Смолла, Самнера и Дарвина — по 4,

Томаса, Дьюи и Бехтерева — по 3. Остальные появляются не чаще двух

раз, в частности, Дюркегйм, Хобхауз, Спенсер, Ле Бон и Робертсон

Смит — дважды, Теннис и Зомбарт — единожды» [Соколов